Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Сатирический роман Дэвида Лоджа «Академический обмен», написанный в 1975 году, рассказывает о том, как в конце 1960-х поменялись местами преподаватель из Раммиджа, промышленного английского города, прообразом которого послужил Бирмингем, и профессор из Университета штата Эйфория, списанного с Калифорнийского университета в Беркли. Забавной кажется сама мысль о том, что дух Калифорнии можно сравнивать с атмосферой английского Мидлендса. Пытаясь объяснить американской аудитории студенческие протесты в своем вузе, преподаватель права из Бирмингемского университета писал: «Удивителен сам факт того, что в столь степенном, провинциальном и погруженном в науку учебном заведении происходят подобные беспорядки» 2. Действительно, британские события иногда казались жалким подобием протестов в других местах, и в этом плане выступления в Бирмингемском университете были имитацией имитации. Дик Аткинсон, внештатный преподаватель социологии, принес сюда радикальный арго, который он освоил, будучи аспирантом Лондонской школы экономики — институции, которая, в свою очередь, радикализировалась из-за присутствия приезжих американских студентов.

Сатира везде была важной частью 68-го, но в Великобритании она гораздо теснее переплелась с радикальными движениями. Многие «люди 68-го» обожали журнал Private Eye , выросший из студенческих изданий начала 1960-х 3. Некоторые из них писали для него — Жермен Грир, например, вела там колонку о садоводстве под псевдонимом Роуз Блайт. Впервые появившаяся именно в этом журнале карикатура Джеральда Скарфа, на которой Гарольд Вильсон лижет задницу Линдону Джонсону, использовалась участниками демонстраций против вьетнамской войны как боевой штандарт. Однако, несмотря на свою связь с молодыми радикалами (или, напротив, как раз из-за этой связи) Private Eye никогда не относился к протестам 68-го серьезно. Более того, журнал высмеивал искренние попытки солидных изданий разобраться в сути студенческого протеста, напечатав глоссарий, призванный помочь своим читателям перевести подобную аналитику на «доступный язык». Если корреспондент The Times пишет об «ощущении того, будто вами манипулируют какие-то неконтролируемые силы», то он имеет в виду не что иное, как «скуку», а под «новым подходом к организации общества» следует понимать «множество безумных лягушек, которые мечутся туда и сюда, как обычно» — такие пояснения предлагали журналисты Private Eye 4.

Комический тон присутствует даже в воспоминаниях лидеров британских левых радикалов. Свой явный провал они описывают с мазохистским наслаждением, изображая тогдашнюю Великобританию образцом обывательской изолированности от остального мира. Их единомышленники из других стран относились к своим национальным традициям с неизменной серьезностью — либо потому, что уважали их, как французы, либо потому, что осуждали, как западные немцы, либо же потому, что находились на переходе от уважения к осуждению, как американцы. Только в Великобритании активисты считали собственные национальные традиции исключительно нелепыми, полагая, что нельзя одновременно быть и радикалом, и британцем. Один из активистов вспоминал, что его тяга к «культурной и интеллектуальной среде Парижа» (о которой он знал относительно мало) подпитывалась «нарастающим презрением к англосаксонским обыкновениям, которые воплотила в себе государственная школа [Святого Павла]», посещаемая и ненавидимая этим человеком. По той же причине он неоднозначно относился и к кружку Блумсбери, члены которого «были открыты иностранным влияниям (что хорошо), но при этом оставались англичанами по сути (что плохо)» 5.

Специалисты-историки тоже склонны считать британские протесты 68-го явлением малозначительным и рассматривать Великобританию как глубоко консервативную страну. Один из них пишет:

«В политическом плане наиболее поразившей меня особенностью Великобритании конца 1960-х стали не студенческие восстания, с легкостью усмиряемые, и даже не протесты против поведения Америки во Вьетнаме, вполне впечатляющие. Самое сильное впечатление произвел откровенный расизм марша, организованного в 1968 году грузчиками Смитфилдского мясного рынка в поддержку Эноха Пауэлла и искусственно выкраиваемого в Северной Ирландии протестантского государства» 6. Довольно показательны и инциденты вроде того, что произошел в октябре 1968 года: тогда под занавес шествия против вьетнамской войны демонстранты вдруг взялись за руки с полицейскими и вместе с ними начали распевать праздничную песню «Auld Lang Syne».

В подобной трактовке есть доля правды. Британский студенческий радикализм конца 1960-х был менее ярким по сравнению с его аналогами в США или континентальной Европе — рабочие восстания 1970-х и события в Северной Ирландии пока оставим в стороне. Однако акцент на то, что Великобритания конца 1960-х и начала 1970-х пребывала исключительно в состоянии политической спячки, может ввести в заблуждение. Во-первых, такие выводы часто основывались на узком сравнении с Францией в самые драматичные моменты ее студенческих протестов. На интеллигенцию в Великобритании (которую не стоит путать с британской интеллигенцией) парижский май произвел большое впечатление и, сопоставляя его с происходившим дома, она выставляла собственной стране невысокие оценки. Морис Кирк, преподаватель социологии из Университета Лидса, вспоминает о «девушке, шедшей по Вудхаус-лейн с красно-черным плакатом анархистов из Сорбонны». «Студенты Лидса, — добавляет он, — были с головой захвачены событиями, разворачивавшимися на парижских улицах в мае 1968 года» 7. По ощущению Шейлы Роуботам, «на другом берегу канала, судя по всему, творилась история» 8. Анджело Кватроччи прислал в итальянскую газету полный восхищения репортаж: «Прямо сейчас я стою у окна в здании на левом берегу [Темзы] и вижу, как революционеры выковыривают булыжники из мостовой — их глаза горят, а руки кровоточат». Впрочем, на самом деле в описываемый момент он находился в Фулхэме и смотрел на лондонские улицы из окна автобуса № 31 9.

Во-вторых, если изображать Великобританию островом сплошного консерватизма, неучтенным останется тот факт, что в Лондоне в то время было множество иностранных радикалов, которые зачастую искали защиты от преследований в других западных странах. После берлинского ранения в Великобританию приехал Руди Дучке. После высылки из Франции в Лондоне ненадолго появился Даниэль Кон-Бендит. Кстати, из-за того, что он оказался там 18 июня, в годовщину «призыва чести», озвученного де Голлем в 1940 году, у некоторых возникло подозрение, что Кон-Бендит готовится выступить с собственным призывом к «сопротивлению» во Франции 10. В Лондоне часто останавливались уклонявшиеся от армейской службы американцы 11; так же поступали интеллектуалы из Пакистана, Ямайки и особенно из Австралии. Лондон, как и Амстердам, имел большое значение для 68-го, потому что он был местом, где радикальные идеи вызревали — даже если их потом применяли в других странах. Особенно громкий резонанс имела конференция «Диалектика освобождения», которая состоялась в лондонском концертном зале «Раундхаус» в 1967 году и на которой, среди прочих, выступили Стокли Кармайкл и Герберт Маркузе. И, наконец, в-третьих, подход к Великобритании как к «глубинно» консервативной стране отвлекает внимание от важной темы — от того, как регулировались и ограничивались протесты и в какой мере в этом участвовали наиболее архаичные британские учреждения.