Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

В Великобритании воздействие студенческих протестов было ограничено фрагментированной структурой университетов, относительно высоким достатком учащихся и тем обстоятельством, что британское университетское обучение жестче, чем в других странах, отделялось от остальной жизни молодых людей. Британские студенты и географически были обособлены от рабочего класса: это было вызвано тем, что многие университеты, особенно построенные в 1960-е годы, располагались далеко от промышленных городов. Они были отделены от рабочего класса и политически, потому что профсоюзы почти всегда были связаны с Лейбористской партией. Действительно, даже Каллагэн, который, будучи министром внутренних дел, сделал очень много для сдерживания студенческих протестов, был близок к профсоюзам. А самым известным случаем стихийного восстания рабочего класса в 1968 году стала кампания в поддержку Пауэлла, организованная справа, а не слева.

Но сказанное не означает, что роль Великобритании в «долгом 68-м» была незначительной. Как уже говорилось, активисты из других стран очень часто в тот или иной момент оказывались в Великобритании. Кроме того, британский 68-й случился позже, чем в других местах. Студенческое движение стало более политизированным в начале 1970-х, в особенности после того, как в 1972 году Национальный союз студентов отменил запрет на политическую деятельность. Крупнейшие волнения в британских университетах произошли не в 1968-м, а в 1972-м, в Эссексе. Наконец, затеянная в 1960-е годы лейбористским правительством модернизация привела к созданию политехнических институтов, что тоже важно. Эти учреждения были менее привилегированными, чем университеты, обычно их размещали в городах, а студенты-политехники, вопреки первоначальным намерениям правительства, весьма тяготели дисциплинам, которые были теснейшим образом связаны с политическим инакомыслием — в первую очередь к социологии. Поэтому неудивительно, что именно политехнические вузы, в особенности Политехнический институт Северного Лондона, превратились в центры радикальных протестов 72.

В целом в 1970-е радикальные политические партии стали крупнее. В 1968 году Международная марксистская группа была очень маленькой, а в 1974-м число ее членов достигло пика на отметке между 4 и 5 тысячами 73. В 1970-е политическая радикализация вышла за рамки кампусов и интеллектуального среднего класса. Это было заметно по забастовкам на основной территории Великобритании (см. главу 9) и по политическому насилию в Северной Ирландии (см. главу 10). В этом смысле очень важно отметить, что британские события 1968-го вовсе не были маленькими по масштабу — они лишь кажутся таковыми на фоне последующих драматичных лет.

Глава 8 Революция внутри революции: сексуальное освобождение и семья

Дети революции. Руди Дучке с сыном

Протесты 68-го выплеснулись из политики в личную жизнь, заставив многих усомниться в том, что эти сферы вообще можно обособить друг от друга. Переосмыслению подвергались любые вопросы, начиная с того, есть ли смысл в целибате католического духовенства, и закачивая тем, можно ли женщинам носить брюки в американских университетах. Действительно, 1 апреля 1968 года агенты ФБР в Луизиане на время отвлеклись от слежки за участниками антивоенных демонстраций, чтобы доложить начальству о том, что студентки Университета Нового Орлеана вопреки всем правилам приходят на занятия в брюках 1. Власти часто связывали новые формы половой морали с политическими беспорядками. Французское министерство внутренних дел, например, занималось подсчетом численности женщин, покидавших по утрам мужские общежития университета в Нантере, который стал эпицентром студенческого радикализма — только за одно февральское утро 1968 года были зафиксированы 132 такие дамы 2. Радикалы, в свою очередь, тоже исходили из того, что секс и революция взаимосвязаны. Член Революционной социалистической федерации студентов (Revolutionary Socialist Student Federation) из Кембриджского университета, в котором только три из двух с лишним десятков колледжей принимали на учебу женщин, заявлял: «Причина французских событий очевидна: некоторым ребятам просто не нравилось, что им указывают, когда можно трахаться, а когда нет» 3. Для некоторых женщин подобные разговоры служили подтверждением грубого мачизма, присущего «долгому 68-му». С их точки зрения, женские «освободительные» движения 1970-х стали реакцией против таких установок. Доказывая свою правоту, они ссылались на лидера организации «Студенты за демократические общество», который в 1967 году якобы говорил своим сподвижникам-мужчинам, что отношения с рабочими парнями нужно крепить, «совместно зажимая телок» 4, или на лидера движения «Власть черным» Стокли Кармайкла, который, отвечая на вопрос о том, какой будет позиция женщин во время революции, отреагировал фразой: «Разумеется, они будут снизу».

Насильственные протесты, как иногда казалось, вытесняли женщин на второй план. Джо Фримен вспоминала, как в 1968 году ей сообщили, что чикагская газета, где она хотела работать, почти не нанимает в свой отдел городских новостей женщин, поскольку те непригодны для освещения уличных беспорядков 5. Том Хайден, участвовавший в чикагских протестах во время Национального съезда Демократической партии 1968 года, описывал случай, который, как представляется, ярко запечатлел дихотомию между агрессивными мужчинами и пассивными, сексуально уязвимыми женщинами: «В полусне я увидел нагую женщину, которая встала раньше. Я подумал: "Ей стоило бы вернуться обратно в постель". Но в тот момент она тихо сказала: "Там, снаружи, мужчина с оружием"» 6.

Но подобные дихотомии объясняют не все. Женщины нередко видели в политических движениях 68-го освободительный порыв, даже если это освобождение в ретроспективе оказывалось неполным. Среди активных участников радикальных движений женщин было меньше, чем мужчин, однако их доля здесь была больше, чем в других политических организациях. Более того, роль женщин в радикальном движении 1960-х резко контрастировала с их участием в более привычных формах политической деятельности, которое в то десятилетие сокращалось — например, число женщин в итальянском парламенте достигло своего минимального уровня именно в 1968 году. Важно отметить, что на мачизм 68-го негативно реагировали не только женщины — переосмыслением своего поведения тогда занялись и мужчины. Самым ярким свидетельством этого стало движение за освобождение геев, хотя даже гетеросексуальные мужчины, прежде ассоциировавшие сексуальные победы с политическим освобождением, в 1970-е нередко меняли свои прежние взгляды. Причудливым образом сам факт того, что они были предельно откровенны в выражении своих сексуальных устремлений, позволял ставить эти устремления под вопрос. Наконец, 68-й не ограничивался новыми подходами к взаимоотношениям мужчины и женщины. В некоторых ситуациях он открывал возможности и для того, чтобы ниспровергнуть саму идею семьи. Кто-то, несомненно, помнит один из самых шокирующих лозунгов итальянского 68-го: «Я хочу быть сиротой». Короче говоря, люди, бросавшие вызов традиционным формам сексуальных и семейных отношений, часто перенимали язык и манеру поведения других освободительных движений, при этом не желая ни присоединяться к ним, ни реагировать на них. Лучше всего их позицию описывает формула, предложенная Режи Дебрэ, пусть даже и в другом контексте: «Это была революция внутри революции».