Ричард Вайнен - Долгий '68: Радикальный протест и его враги [калибрятина]

Тот факт, что женщины по сравнению с мужчинами играли менее заметную роль в радикальном движении, особенно в наиболее драматичные моменты конца 1960-х, не означает, что дух 68-го был примитивно «антифеминистским». Даже будучи меньшинством, женщины 68-го играли более значимую роль, чем это было присуще им в традиционной политике. Среди студентов, арестованных в 1968 году после захвата Туринского университета, на женщин пришлась третья часть, хотя среди политически активного населения их число не превышало одной пятой 16. В Швейцарии женщины составляли лишь 16–17% кандидатов в Национальный совет, но доля тех, кто был вовлечен в деятельность радикальных движений, была как минимум вдвое больше 17. В студенческой фракции французской Объединенной социалистической партии в начале 1960-х на одну девушку приходилось пятеро парней, в начале 1968-го — лишь четверо, а к концу того же года — всего трое 18. Подъем радикального феминизма после 1968 года, по крайней мере отчасти, можно рассматривать — используя любимое выражение социологов того времени — как «революцию растущих ожиданий».

Во время студенческих протестов секс, эмоции и политика нередко переплетались самым замысловатым образом. Захваты университетов означали, что молодые люди оказывались запертыми в небольших помещениях без какого-либо внешнего надзора. Для девушек такие моменты порой бывали неприятными: по воспоминаниям некоторых, их оскорбляли или подбивали раздеться. Однако Лаура Деросси — одна из немногих женщин, чья роль была заметной в захвате Туринского университета, — настаивала на том, что эта вынужденная близость шла рука об руку с ощущением освобождения. Студенты, которые привыкли извиняться, случайно наступая кому-то на ногу, теперь лежали друг на друге или сидели друг у друга на коленях. Они часто обнимались, но Деросси не помнила ничего «раздражающего» — молодые люди не пытались «показать себя жеребцами». «Такое поведение как будто бы вдруг запретили», — говорит она 19. Из того, что в повседневной жизни женщинам приходилось соблюдать больше ограничений, чем мужчинам, вытекало любопытное следствие: для девушек во время захватов «эмансипация» зачастую просто означала возможность делать то, что юношами воспринималось как должное — не спать всю ночь, прилюдно ругаться, бросать окурки на пол. У женщин подобный новый опыт сопрягался с сильными эмоциями. Мужчины же, убежденные, что их позиция основана на более конкретных способах политического участия, иногда считали столь эмоциональную реакцию «иррациональной». Колин Крауч вспоминал встречу студентов через год после «беспорядков» в Лондонской школе экономики, на которой «одна девочка» произнесла речь: «Ее основной посыл заключался в том, что за все время учебы в ЛШЭ единственный "настоящий" и "действительный" опыт она приобрела во время той сидячей забастовки» 20.

Феминизм второй волны

Истоки того интеллектуального течения, которое позднее будет названо «феминизмом второй волны», можно обнаружить уже в начале 1960-х годов. Для него был характерен широкий интерес к социальному и культурному притеснению женщин, который отличал эту версию феминизма от феминизма первой волны, в основном занятого вопросами избирательных прав. В США Бетти Фридан в книге «Мистика женственности» ( The Feminine Mystique , 1963) заявляла, что в основе угнетения женщин лежит превознесение брака и культ «домашнего очага». В 1966 году Фридан помогала создавать Национальную организацию женщин (National Organization for Women).

Книга Фридан повествовала о белых женщинах из среднего класса, проживавших в благополучных пригородах. Однако белым женщинам, участвовавшим в кампании за гражданские права на Юге, в полной мере довелось осознать ту остроту, которую расовые различия придавали отношениям между полами. Даже в конце 1960-х, причем на Севере, осведомитель ФБР мог назвать студентку-активистку «негролюбкой» (negro lover) из-за того, что она «всегда широко улыбается, когда мимо проходит чернокожий мужчина» 21. Пафос равенства, вдохновлявший борьбу за гражданские права, был усвоен феминизмом. Однако взаимоотношения между движениями за сексуальное освобождение и расовое равноправие были сложными. Так, некоторые женщины, по-видимому, находили какое-то утешение в женском движении после того, как их — наряду с белыми мужчинами — изгнали из руководства Студенческого координационного комитета ненасильственных действий (см. главу 4).

У западноевропейских феминисток была собственная история. Отчасти это было обусловлено тем, что холодная война и экономическое процветание, которому в анализе Фридан придавалось столь большое значение, в Европе влекли за собой иные последствия, чем в Америке. Особенно сложный набор факторов воздействовал на становление французских феминисток начала 1960-х годов. Некоторые из них состояли в коммунистической партии, испытывая на себе влияние странной смеси эгалитаризма, особенно в сфере трудовых отношений, и пуританской морали — их партия не одобряла аборты и призывала не пользоваться, следуя «методу Ламаза», обезболивающими во время родов. Многие читали «Второй пол» Симоны де Бовуар ( Deuxiéme Sexe , 1949) — книгу, французский оригинал которой был более радикальным, чем ее первый английский перевод 22

Реформы и государство

Во время «долгого 68-го» радикалы часто изображали государство в качестве инструмента сексуального подавления. Французские феминистки в этой связи говорили о морали «тетушки Ивонны», подразумевая католический консерватизм жены Шарля де Голля. В Италии и Западной Германии государство после войны ассоциировалось с тем пониманием «семьи», которое в значительной степени было сформировано католической церковью и отстаивалось могущественными партиями христианских демократов. Однако государство не всегда было инструментом репрессий. Послевоенное законодательство не претендовало на восстановление прежнего морального порядка и даже те, кто рьяно защищал традиционную семью, иногда делали это, одновременно поддерживая реформы, которые облегчали жизнь несогласных с этой моделью. Акт о гражданских правах, принятый в 1964 году в США, однозначно запрещал дискриминацию по половому признаку при приеме на работу — хотя некоторые считали, что законодатели с Юга упомянули в нем о женщинах сугубо для того, чтобы погубить поправку о запрете дискриминации по расовому признаку. В Великобритании именно при правительстве Вильсона, управлявшем страной в 1966–1970 годах и ненавидимом левыми радикалами (см. главу 7), было принято законодательство, заложившее основу для «толерантного общества» (permissive society).

Французский премьер-министр Жорж Помпиду — ярый защитник частной собственности и капитализма — нарочито спокойно относился к сексуальному поведению молодежи. Он считал, что в этом отношении французы должны стать «похожими на скандинавов» 23. Шарль де Голль, воспитанный в суровой католической атмосфере северной Франции — его мать всегда сожалела о том, что Бог не придумал для людей более достойного способа размножения, — не разделял либерализма Помпиду. Тем не менее его правительство в 1967 году легализовало средства фармакологической контрацепции. Сам де Голль считал, что решения в этой области должны быть «рациональными». У его супруги — «тетушки Ивонны», ставшей объектом насмешек, — больше не было детей после того, как она в двадцать восемь лет родила дочку Анну, страдавшую синдромом Дауна.