Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

повиновение; они ни во что не ставят закон, они желают, чтобы

не было знати... и они хотели бы сами решать, какую ренту мы

должны получать с наших собственных земель» (там же: 33).

Реакцией на увеличение стоимости труда и коллапс феодальной ренты

стали многочисленные попытки усилить эксплуатацию, или за счет

восстановления отработок, или, в некоторых случаях, за счет возрождения

рабства. Во Флоренции импорт рабов был санкционирован в 1366 году. [29] Но

такие меры лишь обострили классовый конфликт. В Англии дворяне

попытались сдержать рост стоимости труда посредством принятия трудового

закона, который ограничивал максимальный размер заработной платы, что

спровоцировало крестьянское восстание 1381 года. Оно распространялось от

региона к региону и завершилось маршем тысяч крестьян из Кента в Лондон, 54

чтобы «потолковать с королем» (Hilton 1973; Dobson 1983). По Франции также

пронесся «революционный вихрь» между 1379 и 1382 годами (Boissonnade 1927: 314). Пролетарские мятежи разразились в Безье, где были повешены

сорок ткачей и сапожников. В Монпелье бунтующие рабочие провозглашали:

«К Рождеству мы будем продавать христианскую плоть по шесть денье за фунт.

Мятежи вспыхнули в Каркассоне, Орлеане, Амьене, Турне, Руане и, наконец, в

Париже, где в 1413 году установилась власть «демократии рабочих» [30]. В

Италии самым важным восстанием было восстание чомпи. Оно началось в

июле 1378, когда суконщики во Флоренции временно вынудили буржуазию

предоставить им место в правительстве и объявить мораторий на все

задолженности, повешенные на наемных работников; затем они установили

порядок, который можно назвать диктатурой пролетариата («Божьих людей»), однако очень скоро восстание было подавлено совместными силами

дворянства и буржуазии (Rodolico 1971).

«Сейчас самое время» — фраза, которая повторяется в письмах Джона

Болла, хорошо иллюстрирует дух европейского пролетариата в конце XIV века, время, когда колесо фортуны начинает появляться на стенах таверн и

мастерских Флоренции, символизируя надвигающуюся перемену судьбы.

В ходе этого процесса расширились политический горизонт и

организационные аспекты крестьянской и ремесленнической борьбы. Целые

регионы восставали, формируя ассамблеи и собирая войска. Иногда крестьяне, собравшись в банды, нападали на замки лордов и уничтожали архивы, в

которых хранились письменные свидетельства их подневольного положения.

К XV веку противостояние между крестьянами и знатью переросло в

настоящие войны, как Война де лос Ременсас в Испании, которая длилась с

1462 года по 1486. [31] В Германии цикл «крестьянских войн» начался в 1476 с

заговора, которым руководил Ганс Дударь. Заговор перерос в четыре кровавых

восстания между 1493 и 1517 годами, возглавляемых Bundschuch («Крестьянским союзом»), и увенчался полноценной войной, которая

продолжалась с 1522 до 1525 года, распространившись на четыре страны

(Engels 1977; Blickle 1977).

Во всех этих случаях мятежники не озаботились выдвижением требований

о некотором ограничении власти феодалов, не торговались они также за

улучшение своих жизненных условий. Их целью было положить конец власти

лордов. Как заявили английские крестьяне во время Крестьянского восстания

1381 года, «старый закон должен быть упразднен». Действительно, к началу

XV века крепостничество или вилланство почти полностью исчезли, хотя

восстание было в политическом и военном смысле подавлено, а его лидеры

жестоко казнены.

55

Черная смерть уничтожила одну треть населения Европы. Это стало поворотным

пунктом в европейской истории в социальном и политическом отношении.

То, что последовало дальше было охарактеризовано, как «золотой век

европейского пролетариата» (Marx 1909,Vol. I; Braudel 1967: 128ff.), что очень

далеко от канонического представления о XV веке, которое было

иконографически увековечено, как мир зачарованный пляской смерти и

memento mori(лат. «помни о смерти»).

Торольд Роджерс нарисовал утопический образ этого периода в своем

знаменитом исследовании заработной платы и жизненных условий

средневековой Англии. «Никогда, — писал Роджерс, — зарплаты [в Англии] не

были так высоки, а еда так дешева» (Rogers 1894: 326ff). Рабочим иногда

платили за каждый календарный день, хотя по воскресеньям и главным

праздникам они не работали. Также наниматели кормили их и оплачивали

каждую милю дороги до работы. Кроме того, рабочие требовали, чтобы им

платили деньгами и хотели работать только пять дней в неделю.

Как мы увидим, есть причины, чтобы отнестись скептически к размерам

этого рога изобилия. Однако для широких групп западноевропейского

крестьянства и городских рабочих XV век был периодом беспрецедентного

могущества. Не только дефицит рабочей силы позволил им поднять головы, но

и зрелище работодателей, конкурирующих за их услуги укрепило их чувство

собственного достоинства, стерев века деградации и раболепия.

«Скандальность» требуемой рабочими высокой зарплаты в глазах

нанимателей была только дополнением к их новоприобретенному

высокомерию: их отказу работать или продолжать работать после

удовлетворения своих нужд (что теперь они могли сделать гораздо быстрее

благодаря высокой заработной плате); их упорной решимости наниматься для

выполнения конкретных работ, вместо устройства на длительные периоды

времени; их требованию других льгот, помимо основной зарплаты; и их

кичливой одежды, которая, согласно критически настроенным

современникам, сделала их неотличимыми от господ. «Слуги теперь господа, а

56

господа — слуги, —сетовал Джон Гауэр в «Зерцале человеческом» (1378). —

Крестьянин позволяет себе подражать образу жизни свободного человека и

примерять его обличье» (Hatcher 1994: 17).

Условия безземельных также улучшились после эпидемии (Hatcher 1994), и не только в Англии. В 1348 году каноники Нормандии жаловались, что не

могут никого найти для возделывания своих земель, ибо один работник

запрашивал за работу столько, сколько в начале века платили шестерым. В

Италии, Франции и Германии зарплаты удваивались и утраивались

(Boissonnade 1927: 316-20). На землях у Рейна и Дуная ежедневная зарплата

сельскохозяйственных рабочих стала эквивалентна цене свиньи или овцы, и

эти тарифы распространялись также и на женщин, поскольку разница между

заработками мужчин и женщин радикально сократилась после эпидемии

Черной смерти.