Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

преступлений.

«В Нюрнберге в XVI веке наказанием матери за убийство

новорождённого было утопление; в 1580 году, утопление заменили

на обезглавливание, в этом году отрубленные головы трёх женщин, осужденных за убийство своих новорождённых, были прибиты к

эшафоту на всеобщее обозрение» (King 1991:10) [60].

Также были введены новые формы контроля, чтобы убедиться, что

беременные женщины не прервут беременность. Во Франции королевский

указ 1556 года требовал от женщин регистрировать каждую беременность, и

приговаривал к смерти тех, чьи младенцы умирали некрещеными после

тайных родов, была доказана вина женщины или нет. Похожие статуты были

изданы в Англии и Шотландии в 1624 и 1690 годах. Также была создана сеть

шпионов, которые следили за незамужними матерями и лишали их любой

поддержки. Даже пустить к себе в дом незамужнюю беременную женщину

было запрещено, из опасения, что она могла скрыться от пристального

внимания общественности; в то же время тех, кто поддерживал ее, подвергали

общественной критике (Wiesner 1993:51—52; Ozment 1983:43).

Как следствие, огромное количество женщин подверглось уголовному

преследованию, за инфантицид в Европе XVI-XVII веков было казнено больше

людей, чем за любое другое преступление, исключая колдовство, обвинение, которое также было сосредоточено на убийстве детей и других нарушениях

репродуктивных норм. Примечательно, что в случаях инфантицида и

колдовства, статуты, ограничивающие женскую правовую ответственность, были отменены. Таким образом, женщины впервые входили в Европейские

залы суда от своего собственного имени как юридически взрослые люди, чтобы предстать перед судом по обвинению колдовстве или детоубийстве.

Кроме того, подозрение, под которое попали в тот период повитухи

(приведшее к появлению докторов-мужчин в комнате роженицы) связано

скорей с тем, что власти опасались инфантицида, чем с беспокойством о

предполагаемой медицинской некомпетентности повитух.

107

С маргинализации повитух начался процесс, в ходе которого женщины

утратили имевшийся у них контроль над деторождением, и были сведены до

пассивной роли в рождении детей, в то время как в докторах-мужчинах стали

видеть истинных «дарителей жизни» (как в алхимических мечтах магов

Возрождения). В результате стала преобладать новая медицинская практика, которая в случае критической ситуации давала жизни плода приоритет над

жизнью матери. Это сильно отличалось от традиционного процесса

родовспоможения, который контролировали женщины; и действительно, для

того чтобы это произошло, надо было изгнать сообщество женщин, которое

собиралось вокруг постели будущей матери, поместить повитух под надзор

докторов, а повитух заставить надзирать над женщинами.

Во Франции и Германии повитухи должны были шпионить в пользу

государства, если хотели и дальше заниматься своим ремеслом. Они должны

были сообщать обо всех новых рождениях, устанавливать отцов детей, рождённых вне брака, и следить за женщинами, которых подозревали в

тайных родах. Они также должны были отслеживать любые признаки

лактации у местных женщин, когда на крыльце церкви находили подкидышей

(Wiesner 1933:52). Такое же сотрудничество требовалось от родственников и

соседей. В протестантских странах и городах соседи должны были шпионить за

женщинами и отчитываться о любых значимых сексуальных деталях: принимала ли женщина мужчину, пока её муж был в отлучке, или входила ли

она в дом с мужчиной и оставалась с ним наедине за закрытой дверью (Ozment 1983:42-44). В Германии про-наталистское рвение достигло такого накала, что

женщин наказывали, если они недостаточно усердно тужились во время родов, или не выказывали достаточно энтузиазма, когда ребенок рождался (Rublack 1996:92).

Результатом всех этих политик, которые продолжались в течении двух

столетий (женщин всё еще казнили в Европе за инфантицид в конце XVIII века) было принуждение женщин к деторождению. В то время как в Средние

века женщины могли использовать различные формы контрацепции, и

осуществляли безусловный контроль над процессом родов, теперь их матки

стали общественной территорией, управляемой мужчинами и государством, и

деторождение было прямо поставлено на службу капиталистическому

накоплению.

В этом смысле, судьба западноевропейских женщин в период

первоначального накопления была сходна с судьбой рабынь на американских

колониальных плантациях, которые, особенно после окончания работорговли

в 1807 году, принуждались хозяевами к производству новых работников.

Сравнение, очевидно, имеет серьезные ограничения. Европейские женщины

не были явно подвержены сексуальным посягательствам — хотя за

изнасилование женщин-пролетариев наказывали только самих жертв. Им не

приходилось в бессильной агонии наблюдать как их детей продают с аукциона.

108

Экономическая прибыль от рождений, к которым их принуждали, была

неявной. В этом смысле, состояние порабощенной женщины, наиболее

наглядно демонстрирует правду и логику капиталистического накопления. Но

несмотря на различия, в обоих случаях женское тело было превращено в

инструмент для воспроизводства труда и наращивания рабочей силы, к нему

относились как к природной машине для размножения, функционирующей в

соответствии с ритмами, которые женщина не может контролировать.

Альбрехт Дюрер, «Рождение Девы Марии» (1502-1503). Рождение ребенка было одним из

главных событий в жизни женщины и поводом для торжества женского

сотрудничества.

109

На этой английской иллюстрации отражена маскулинизация медицинских практик.

Ангел отталкивает женщину-лекаря от кровати больного. Надпись обличает её

некомпетентность.

Этот аспект первоначального накопления отсутствует в анализе Маркса.

Исключая его ремарки в «Манифесте коммунистической партии» об

использовании женщин в буржуазной семье — как производительниц

наследников, гарантирующих передачу семейной собственности — Маркс

никогда не признавал, что деторождение могло стать областью эксплуатации

и, по той же причине, областью сопротивления. Он никогда не мог

представить, что женщины могут отказаться от воспроизводства, или что такой

отказ станет частью классовой борьбы. У Грюндриссе (1973:100) он утверждает, что капиталистическое развитие продолжается независимо от численности