Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

замуж согласно рангу внутри белой иерархии, и когда это было возможно, они

сами становились владелицами рабов, обычно женщин, занятых в домашней

работе (там же) [74].

Это, однако, не было автоматическим процессом. Как и сексизм, расизм

необходимо было закрепить законодательно и привести в исполнение. Среди

наиболее показательных запретов снова надо отметить, что брак и сексуальные

сношения между чернокожими и белыми были запрещены, белые женщины, состоящие в браке с чернокожими рабами, были осуждены, а дети, родившиеся в таких браках, стали пожизненными рабами. Принятые в

Мэриленде и Виргинии в 1660-х годах, эти законы подтвердили, что

сегрегированное, расистское общество было создано законами сверху, и что

тесные отношения между «черными» и «белыми» действительно были весьма

распространены, раз потребовалось порабощение на всю жизнь, чтобы

прекратить их.

Как бы следуя сценарию, написанному охотой на ведьм, новые законы

демонизировали отношения между белыми женщинами и чернокожими

мужчинами. Когда они были приняты в 1660-х, охота на ведьм в Европе

подходила к концу, но в Америке все табу, окружающие ведьму и черного

дьявола, возродились, на этот раз за счёт чернокожих мужчин.

В испанских колониях «разделяй и властвуй» также стало официальной

политикой, после окончания периода, когда численное превосходство

коренного населения предписывало колонистам более либеральный подход к

межэтническим отношениям и союзам с местными вождями через брак. Но в

1540-х, когда рост количества метисов стал расшатывать колониальную

привилегию, «раса» была признана ключевым фактором в передаче

собственности, а расовая иерархия была введена в действие для отделения

коренных жителей, метисов и мулатов друг от друга и от белого населения

(Nash 1980) [75]. Запреты, касающиеся брака и женской сексуальности, здесь

132

также служили для навязывания социальной изоляции. Но в испанской

Америке сегрегация по расовому признаку преуспела лишь частично, ограниченная миграцией, убылью населения, восстанием коренных жителей и

формированием белого городского пролетариата без перспектив

экономического развития, и, следовательно, более склонного к

отождествлению себя с метисами и мулатами, чем с белыми высшего класса.

Таким образом, пока в плантационном обществе на Карибских островах

различия между европейцами и африканцами увеличивались со временем, в

южноамериканских колониях стала возможна «перетасовка» (recomposition), особенно среди европейцев низшего класса, метисов и африканских женщин, которые, помимо прекарной экономической позиции, несли на себе бремя

двойных стандартов, заложенных в закон, которые делали их уязвимыми для

мужского насилия.

Признаки этой «перетасовки» можно найти в записях, которые

Инквизиция вела в Мексике в XVIII веке о расследованиях, предпринятых ею

для искоренения еретических и колдовских верований (Behar 1987:34-51).

Задача была безнадёжной, и скоро Инквизиция потеряла интерес к проекту, убежденная, что народная магия больше не является угрозой политическому

порядку. Но свидетельства, собранные ею, обнаруживают существование

многократных взаимообменов между женщинами, по темам, касающимся

магического исцеления или любовных перипетий, создающих тем самым

новую культурную реальность, берущую начало из слияния африканских, европейских и коренных магических традиций. Как пишет Руфь Бехар:

«Индейские женщины давали испанским целительницам колибри

для приворота, мулатки рассказывали метискам, как обуздать

своих мужей, колдунья-лобо рассказывала койотке о дьяволе. Эта

«народная» система поверий существовала параллельно с

церковной верой, и распространялась также быстро, как и

христианство в Новом Свете, так что вскоре стало невозможно

отличить, что есть «индейское» или «испанское» или

«африканское» (там же) [76].

Идентифицированные Инквизицией как люди «без рассудка»

(withoutreason), обитательницы пёстрого женского мира, который описывает

Руфь Бехар, являют наглядный пример союзов, которые они смогли построить, невзирая на колониальные различия или различия цвета кожи, в силу их

общего опыта и интереса к обмену традиционными знаниями и практиками, необходимыми для контроля над репродукцией и борьбы с половой

дискриминацией.

Как и дискриминация по «расовому» признаку, это было нечто большее

чем просто культурный багаж, который колонизаторы привезли из Европы

вместе со своими пиками и лошадьми. Это была стратегия, не менее чем

разрушение коммунализма, продиктованная конкретными экономическими

133

интересами и необходимостью создания условий для капиталистической

экономики, которая всегда приспосабливалась к решению текущей задачи.

Рабыне ставят клеймо. Клеймление женщин изображением дьявола постоянно

фигурировало в европейских ведовских процессах как символ тотального подчинения. Но

в реальности настоящими дьяволами были белые работорговцы и плантаторы, которые (как мужчины на этой иллюстрации) без малейших колебаний относились к

порабощённым ими женщинам как к скоту.

В Мексике и Перу, где убыль населения требовала стимуляции женского

домашнего труда, испанские власти ввели новую половую иерархию, которая

лишала коренных женщин их автономии и давала их родственникам мужского

пола бóльшую власть над ними. По новым законам замужние женщины

становились собственностью мужчин и были принуждены (против

традиционных обычаев) следовать за своими мужьями в их дома. Для

дополнительного ограничения их прав, была создана система кумовства (исп.

compadrazgo), которая передавала власть над детьми в руки мужчин. Кроме

того, чтобы обеспечить воспроизводство коренными женщинами рабочих, которых потом отсылали в шахты исполнять миту, испанские власти

постановили, что никто не мог отделять мужа от жены, это означало, что

женщины были вынуждены следовать за своими мужьями, хотят они того или

нет, даже в районы, известные как лагеря смерти из-за загрязнения, вызванного добычей (Cook Noble 1981:205-6) [77].

Вмешательство французских иезуитов в дисциплинирование и обучение

народа монтанье-наскапи в середине XVII века в Канаде, дает наглядный

134

пример того, как накапливались гендерные различия. Эту историю рассказала

покойная антрополог Элеанор Ликок в работе «Мифы мужского господства»