Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

(1981), где она изучает дневник одного из её участников. Это был отец Поль Ле

Жён, иезуитский миссионер, который в типичной колониальной манере того

времени присоединился к французскому торговому посту, чтобы обратить

индейцев в христианство и сделать из них граждан «Новой Франции».

Монтанье-наскапи были кочевым индейским народом, они жили в гармонии с

природой, охотясь и рыбача на востоке полуострова Лабрадор. Но к моменту

прибытия Ле Жёна, их сообщество было расшатано присутствием европейцев

и распространением пушного промысла, так что некоторые люди, стремящиеся заключить с французами торговые союзы, были ответственны за

то, что позволили навязать себе и своим соплеменникам чуждый образ жизни

(Leacock 1981:39ff).

Иезуиты решили всё это изменить, поставив перед собой цель обучить

индейцев базовым элементам цивилизации. Они были убеждены, что только

таким образом можно сделать из них надёжных торговых партнёров. Следуя

этому плану, они сначала научили индейцев тому, что «мужчина – господин», что «во Франции женщины не управляют своими мужьями», и что ночные

свидания, развод по желанию любого супруга и сексуальная свобода для обоих

супругов, до или после брака, должны быть запрещены. Вот диалог, который

был у Ле Жёна по этому поводу с мужчиной из наскапи:

«Я сказал ему, что для женщины недостойно любить кого-то еще, кроме своего мужа, и что это зло среди них, ведь он сам не может

быть уверен, что его сын, который тоже присутствовал, на самом

деле его родной сын. Он ответил — «Это бессмыслица. Вы, французы, любите только своих детей; мы же любим всех детей

нашего племени». Меня рассмешила его ослиная философия» (там

же: стр. 50).

Заручившись поддержкой губернатора Новой Франции, иезуитам удалось

убедить наскапи, что им необходимы начальники, и что они должны призвать

«своих» женщин к порядку. Обычно, единственным оружием, которое

использовали иезуиты, было обвинение женщин, слишком независимых и не

подчинявшихся своим мужьям, в том, что они – создания Дьявола. Когда

возмущённые попытками мужчин подчинить их, женщины-наскапи сбегали, иезуиты убеждали мужчин преследовать их и угрожать заточением:

«Такие акты правосудия, — гордо комментирует Ле Жён одно конкретное

дело, — не вызывают удивления во Франции, потому что здесь это в порядке

вещей. Но среди этих людей … где каждый считает себя от рождения

свободным, как дикие звери, которые бродят в их великих лесах … безусловное

подчинение приказу, или осуществление любого акта жестокости или

правосудия, это диковина, а вернее чудо» (там же: стр. 54).

135

В дневнике Ле Жёна описан первый случай, когда девочку подвергли

публичным побоям, в то время как один из её родственников прочел зрителям

успокоительную лекцию об исторической значимости этого момента: «Это

первое наказание битьем (говорил он) которое мы применяем к кому-либо из

нашего народа…» (там же: стр. 54-55).

Мужчины монтанье-наскапи обязаны своим обучением мужскому

господству тому, что французы хотели привить им «инстинкт» частной

собственности и тем самым побудить быть более ответственными партнёрами

в меховой торговле. Совсем другой была ситуация на плантациях, где

разделение труда по половому признаку было немедленно навязано

потребностью плантаторов в рабочей силе, и ценой товаров, произведенных

рабами для международного рынка.

Барбара Буш и Мариетта Моррисси документально подтверждают, что

вплоть до упразднения работорговли женщины и мужчины подвергались

одинаковому уровню эксплуатации; плантаторы находили более прибыльным

вырабатывать и «потреблять» рабов до смерти, чем поощрять их к

воспроизводству. Таким образом ни половое разделение труда, ни половые

иерархии не были ярко выражены. Африканские мужчины не имели влияния

на судьбу своих подруг и родственниц; что касается женщин, им не было

положено особого обращения, они работали в полях, наравне с мужчинами, в

особенности, когда был высокий спрос на сахар и табак, и их подвергали таким

же жестоким наказаниям, даже во время беременности (Bush 1990:42-44).

Как ни парадоксально, тогда казалось, что в рабстве женщины «достигли»

примерного равенства с мужчинами своего класса (Momsen 1993). Но

обращение с ними никогда не было таким же. Женщинам давали меньше

пищи; в отличие от мужчин, они были уязвимы для сексуальных

посягательств своих хозяев; и наказания которым их подвергали были более

суровыми, ибо в дополнение к физическим страданиям, женщинам

приходилось терпеть сексуальное унижение, всегда сопутствующее

наказаниям, а ущерб нанесенный беременной сказывался и на будущем

ребенке.

Кроме того, после 1807 года, когда запретили работорговлю, была открыта

новая страница, и карибские и американские плантаторы приняли политику

«разведения рабов». Как указывает Хилари Беклс относительно острова

Барбадос, владельцы плантаций пытались контролировать репродуктивное

поведение женщин-рабынь начиная с XVII века, «[поощряя] их иметь меньше

или больше детей в конкретный промежуток времени», в зависимости от того, сколько рабочей силы требовалось для работы на полях. Но только когда

поставки африканских рабов уменьшились, регулирование сексуального и

репродуктивного поведения женщин стало более системным и интенсивным

(Beckles 1989:92).

136

В Европе принуждение женщин к деторождению привело к установлению

смертной казни за контрацепцию. На плантациях, где рабы становились

ценной собственностью, переход к политике размножения сделал женщин

более уязвимыми для сексуального насилия, хотя это и привело к некоторому

«улучшению» рабочих условий для женщин: уменьшению рабочих часов, строительству родильных домов, предоставлению повитух для

родовспоможения, расширению социальных прав (например, право на

путешествия и собрания) (Beckles: 1989: 99—100; Bush 1990:135). Но эти

изменения не могли уменьшить ни вред, причиняемый женщинам трудом в

поле, ни горечь, испытываемую ими из-за отсутствия свободы. За

исключением Барбадоса, попытки плантаторов нарастить рабочую силу за счёт

«естественного воспроизводства» провалились, и уровень рождаемости на

плантациях оставался «аномально низким» (Bush 136-37; Beckles 1989, там

же). До сих пор остается открытым вопрос, было ли это явление результатом

прямого сопротивления упрочению рабства, или последствием физического

истощения, вызванного ужасными условиями, в которых оказывались

порабощённые женщины (Bush 1990:143ff). Однако, как отмечает Буш, имеются веские причины полагать, что главной причиной провала был отказ