Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

«лучшие сорта» жили в постоянном страхе перед «низшими классами», от

которых несомненно можно было ожидать злокозненных мыслей, поскольку в

этот период они теряли всё свое достояние.

Неудивительно, что этот страх выразился в атаке на народную магию.

Борьба против магии всегда сопровождала развитие капитализма, и

сопровождает его по сей день. Магия основывается на вере в то, что мир

одушевлён, непредсказуем, и что все сущее наделено силой: «вода, деревья, материя, слова…» (Wilson, 2000: xvii), так что любое событие

интерпретируется как проявление оккультных сил, которые нужно

расшифровать и подчинить своей воле. Как это выглядело в повседневной

жизни, описывается, возможно с некоторым преувеличением, в письме

немецкого священника, написанного после пастырского визита в деревню в

1594 году:

«Использование заговоров столь распространено, что нет здесь

мужчины или женщины кто начинает дела или делает что-либо …

не прибегнув прежде к какому-либо знаку или заклинанию

магического или языческого свойства. Например, во время родовых

схваток, когда берут ребенка на руки, когда опускают его … когда

выгоняют скот в поле … когда потеряют какую-то вещь или не

могут её найти … закрывая окна на ночь, когда кто-нибудь

заболевает, или корова ведёт себя странно, они сразу же бегут к

прорицателям, спросить, кто обокрал их, кто их сглазил, или

чтобы взять амулет. Повседневный опыт этих людей показывает, что нет никаких границ в использовании суеверий … Здесь каждый

участвует в суеверных практиках, со словами, именами, рифмами, используя имена Бога, Святой Троицы, Девы Марии или двенадцати

апостолов … Эти слова произносятся как открыто, так и тайно; их записывают на клочках бумаги, которые проглатывают или

носят как амулеты. Они также делают странные знаки и жесты, издают странные звуки. Еще они практикуют магию с травами, корнями и ветками определенных деревьев; у них есть особые дни и

места для всего этого» (Strauss 1975:21).

215

Как указывает Стивен Уилсон в «Магической вселенной» (2000), люди, которые практиковали эти ритуалы, были в основном бедными людьми, которые боролись за выживание, всегда пытаясь предотвратить катастрофу и

желая, следовательно, «умиротворить, задобрить, и даже манипулировать

этими высшими силами ... чтобы уберечься от ущерба и зла и стяжать добро, которое означало плодородие, благополучие, здоровье и жизнь» (p. xviii). Но в

глазах нового капиталистического класса, эта анархическая, молекулярная

концепция растворения власти в мире была анафемой. Стремясь к контролю

над природой, капиталистическая организация труда должна была отказаться

от непредсказуемости, присущей магическим практикам, и возможности

установления привилегированных отношений с природной стихией, как и от

веры в существование сил, доступных только избранным индивидам, которые, следовательно, не так легко обобщить и сделать пригодными к эксплуатации.

Магия также была препятствием для рационализации трудового процесса и

угрозой установлению принципа индивидуальной ответственности. Более

всего, магия представлялась формой отказа от работы, или формой

неповиновения, и инструментом сопротивления «низов» власти. Мир должен

был быть «расколдован» для того, чтобы им можно было повелевать.

К XVI веку атака на магию шла полным ходом, и женщины были её

наиболее вероятной мишенью. Даже когда они не были экспертами в

магии/волшебстве, их приглашали заговаривать животных, когда те

заболевали, лечить соседей, помогать им найти потерянные или украденные

вещи, давать им амулеты или любовные зелья, предсказывать будущее. Хотя

охота на ведьм была нацелена на широкий спектр женских практик, прежде

всего, женщин преследовали как колдуний, целительниц, заклинательниц и

гадалок [15]. Их притязания на магическую силу подрывали авторитет властей

и государства, давая бедным уверенность в их способности манипулировать

природной и социальной средой, и возможно, подрывать установленный

порядок.

С другой стороны, сомнительно, что магические искусства, которые

женщины практиковали на протяжении многих поколений, были бы раздуты

до дьявольских тайных заговоров, не происходи они на фоне интенсивного

социального кризиса и борьбы. Совпадение между социо-экономическим

кризисом и охотой на ведьм констатировал Генри Камен, который заметил, что «именно в тот период, когда произошел основной скачок цен (между

концом XVI и первой половиной XVII века), было зафиксировано самое

большое количество обвинений и преследований» (Kamen 1972:249) [16].

Еще более значимо совпадение между усилением преследований и

вспышкой городских и сельских бунтов. Это были «крестьянские войны»

против приватизации земли, включая восстания против огораживаний в

Англии (в 1549, 1607, 1628, 1631 годах), когда сотни мужчин, женщин и детей, вооруженных вилами и лопатами, уничтожали ограждения, возведенные

216

вокруг общинных земель, провозглашая, что «отныне нам не нужно больше

работать». Во Франции в 1593-1595 годах произошло восстание кроканов

против десятины, чрезмерного налогообложения и растущей цены на хлеб, явлений, которые вызвали массовый голод во многих районах Европы.

Эти восстания зачастую инициировали и возглавляли женщины.

Наглядный пример — восстание, произошедшее в городе Монпелье в 1645

году, которое было начато женщинами, стремящимися спасти своих детей от

голодной смерти; а также бунт в Кордове в 1652 году, который тоже был

инициирован женщинами. Это сделали женщины, более того, они (когда

бунты были подавлены, а многие мужчины заключены в тюрьмы или убиты) продолжали бороться, хотя и вынуждены были делать это тайно. В юго-

западной Германии охота на ведьм последовала через два десятилетия после

окончания Крестьянской войны. Эрик Миделфорт, писавший об этом, отмел

существование связи между этими двумя явлениями (Midelfort 1972:68).

Однако, он не задался вопросом о существовании семейных или общинных

связей, таких как те, что Ле Руа Ладюри нашел в Севеннах [17] между

тысячами крестьян, которые с 1476 по 1525 год постоянно поднимали

вооруженные восстания против феодальной власти, и были так жестоко

разгромлены, и десятками женщин, которых менее чем через два десятилетия

в том же регионе и тех же деревнях жгли на столбах. Тем не менее, мы можем

отчетливо представить, как жестокие репрессии, которые применяли немецкие

князья, и сотни и тысячи крестьян, распятых, обезглавленных, сожжённых