Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

заживо, поселили в душах неутолимую ненависть и тайные планы мести, более

всего среди пожилых женщин, которые всё видели и помнили, и скорее всего

выражали свою враждебность по отношению к местным элитам

разнообразными способами.

217

Этот график показывает динамику ведовских процессов в 1505-1650 гг., и относится

конкретно к областям Намюр и Лотарингия во Франции, но он также репрезентативен

и для других европейских стран. Везде ключевыми десятилетиями были 1550-1630, когда

цены на продовольствие достигли своего пика (Kamen, 1972).

218

На этой почве выросло преследование ведьм. Это была все та же классовая

война, которая велась другими средствами. В этом контексте, мы не можем не

видеть связи между страхом восстания и зацикленностью обвинителей на

шабаше или синагоге ведьм [18], знаменитом ночном сборище, куда

предположительно стекались тысячи людей, часто прибывая из отдаленных

мест. Так или иначе, обличая ужасы шабаша, власти целились в реальные

формы организации, которые не могли или не хотели назвать вслух.

Несомненно, однако, что в одержимости судей этими дьявольскими

сборищами, кроме эха преследования евреев, мы слышим также эхо тайных

собраний, которые крестьяне устраивали по ночам, чтобы планировать

восстание, на уединённых холмах или в лесах [19]. Итальянский историк Луиза

Мураро написала по этому поводу книгу «La Signora del Gioco» (итал. «Дева

игрищ»), исследование ведовских процессов, которые имели место в

итальянских Альпах в начале XVI века:

«Во время процессов в Валь-ди-Фьемме одна из обивняемых внезапно

заявила судьям, что однажды ночью, когда она была в горах со своей

свекровью, она увидела большой огонь вдалеке. «Беги, беги, —

закричала её свекровь — это огонь Девы игрищ». «Игрища» (gioco) на многих диалектах Северной Италии — самое старое название

«шабаша» (в процессах в Валь-ди-Фьемме всё еще упоминается

женская фигура, которая руководила игрищами) … В том же

регионе в 1525 году было крупное крестьянское восстание.

Повстанцы требовали упразднения десятины и податей, свободы

охотиться, меньше монастырей, приюты для бедных, право

каждой деревне выбирать себе священника … Они жгли замки, монастыри и дома духовенства. Но они были разгромлены и убиты, а тех кто выжил, еще долгие годы преследовала месть властей».

Мураро делает вывод:

«Огонь Девы игрищ меркнет вдалеке, в то время как на переднем

плане пылают огни восстания и костры репрессий … Но возможно, есть связь между готовившимся крестьянским восстанием и

сказками о загадочных ночных сборищах? … Мы можем лишь

предполагать, что во время тайных ночных встреч крестьяне

собирались у костра, чтобы согреться и поговорить … и что те, кто знал об этом, охраняли секрет этих запретных встреч, обращаясь к старой легенде … Если у ведьм были секреты, то

возможно это один из них» (Muraro 1977:46-47).

Классовое восстание, наряду с сексуальной трансгрессией, было

центральным элементом в описаниях шабаша, который изображали

одновременно и как чудовищную сексуальную оргию, и как подрывное

политическое сборище, кульминацией которого становилось описание

преступлений, совершенных участницами, и дьявола, наставляющего ведьм

219

как бунтовать против господ. Показательно также, что договор между ведьмой

и Дьяволом назывался conjuratio (лат. заговор), равно как и те союзы, что

заключали рабы и рабочие для борьбы (Dockes 1982: 222; Tigar and Levy 1977:136), и что в глазах обвинителей, Дьявол представлял собой обещание

любви, власти и богатства тому или той, кто пожелал бы продать свою душу, то

есть нарушить все естественные и социальные законы.

Угроза каннибализма, центральная тема в морфологии шабаша, по словам

Генри Камена, напоминает морфологию восстаний, поскольку бунтующие

рабочие временами выказывали своё презрение тем, кто продал свою кровь, угрожая съесть их [20]. Камен ссылается на происшествие в городе римлян

(Дофине, Франция): зимой 1580 года, когда бунтующие против десятины

крестьяне заявили, что «не пройдет и трех дней, как христианская плоть будет

продаваться», и затем во время карнавала, «лидер повстанцев, одетый в

медвежью шкуру, ел деликатесы, которые изображали христианскую плоть»

(Kamen 1972:334; Le Roy Ladurie 1981:189, 216). Опять же, в Неаполе в 1585 году

во время хлебного бунта, повстанцы расчленили тело чиновника, ответственного за повышение цен и выставили куски его плоти на продажу

(Kamen 1972:335). Камен указывает, что поедание человеческой плоти

символизировало тотальную инверсию социальных ценностей, согласующуюся

с изображением ведьмы как персонификации моральной перверсии, которая

предполагалась многими ритуалами, связанными с практикой колдовства: мессу служили задом наперед, танцевали против часовой стрелки (Clark 1980; Kamen 1972). В самом деле, ведьма была живым символом «мира наизнанку», образ, часто встречающийся в литературе Средневековья и связанный с

милленаристскими устремлениями к ниспровержению общественного

порядка.

Подрывной, утопический аспект ведьмовского шабаша хорошо виден с

другого ракурса. Лучано Паринетто в своей работе «Streghe e Potere» (итал.

«Ведьмы и власть», 1998) настаивает на необходимости дать современную

интерпретацию этому сборищу, рассматривая его трансгрессивные

особенности с точки зрения развития капиталистической трудовой

дисциплины. Паринетто указывает, что ночное время проведения шабаша

было нарушением современной капиталистической регуляризации рабочего

времени, и вызовом частной собственности и половой ортодоксии, поскольку

ночной мрак скрывал различия между полами и между «моим и твоим».

Паринетто также утверждает, что полёт, путешествие — важный элемент в

обвинениях против ведьм — должен быть истолкован как атака на

мобильность мигрантов и странствующих рабочих, новое явление, нашедшее

свое отражёние в страхе перед бродягами, который овладел властями в тот

период. Паринетто делает вывод, что, рассмотренный в своей исторической

конкретике, ночной шабаш представляет собой демонизацию утопии, воплощенной в восстании против господ и разрушении половых ролей, а

220

также представляет собой использование пространства и времени наперекор