Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Интерес властей к Чингисидам не был постоянным. О них, как правило, вспоминали на переломных этапах. Чаще всего при смене великих князей (царей). Впервые это стало очевидным в начале правления Василия III. Было устроено массовое крещение казанских царевичей и брак одного из них на сестре великого князя. Именно тогда впервые произошла «временная ликвидация» «Касимовского царства», первая из трех. Возможно, уже тогда разрабатывалась новая модель отношения к служилым царям и царевичам. Нам неизвестна форма содержания сибирских Шибанидов первой половины XVI в. Быть может, возможная временная ликвидация обычая пожалования городами символизировала изменение статуса Чингисидов как таковых?

Нужно отметить и особую политику Василия III по заключению браков с крещеными царевичами. На настоящий момент нам известны жены Петра Ибрагимовича и Федора Меликдаировича, благодаря которым крещеные Чингисиды вошли в ближайший круг родственников и свойственников московского князя. Но мы имеем все основания считать, что другие крещеные братья Федора также взяли за себя женщин из рода Ивана Калиты. Возникает ощущение, что Василий III по каким-то причинам стремился создать новую прослойку, состоящую из потомков татарских царевичей и знатных выходцев из Литвы, между Калитичами и старинной титулованной московской знатью. Но данный план оказался неосуществим. Царевичи не оставили после себя потомства. Нам известны только две дочери Петра. Мы можем говорить об изменении еще одного вектора во взаимоотношениях Москвы и Чингисидов в начале XVI в. Нужно отметить, что политическая структура империи в целом представлялась монголам по образцу расширенной семьи во главе с Хаганом (отец, старший), а более низкую позицию занимали лица с такими титулами, как царевич, зять и свойственник (брачный партнер). Все ханы — потомки Чингисхана, объединялись термином «братья», акцентировавшим горизонтальный аспект родственных связей. Поэтому именоваться просто зятем, т. е. мужем одной из представительниц дома Чингисхана, было очень почетным [2527]. Теперь же мы видим обратный процесс — почетным для служилого Чингисида становится быть зятем и свойственником великого князя московского. Хотя данное явление, судя по всему, было обоюдовыгодным. Оно надежно встраивало татарских царевичей в существующие в России властные отношения, но в то же время повышало престиж великокняжеской власти, по крайней мере, в глазах своих подданных.

Во времена регентства Елены Глинской на представителей «золотого рода» не обращали особого внимания, если этого не требовало решение тех или иных внешнеполитических задач, в первую очередь связанных с Казанью.

Следующий раз интерес проявился уже при Иване Грозном. Но теперь эксперимент затянулся и занял около двух десятилетий, с середины 50-х до середины 70-х гг XVI в. Вторую половину XVI в. следует признать классическим этапом в истории служилых Чингисидов. Дело в том, что по настоящее время данный период наиболее часто попадал в сферу внимания исследователей. К тому же, начиная именно с середины XVI в., источники стали относительно массовыми. Наши представления о татарских царях и царевичах продиктованы именно этими источниками. К тому же мы вынуждены зачастую использовать эти сведения для экстраполяции на предшествующие и последующие эпохи. Припоминания об использовании Чингисидов во второй половине XVI в. оказали влияние на формирование отношения к служилым татарским царевичам во второй половине XVII в.

Именно в это время отмечена наиболее устойчивая практика заключения браков с крещеными Чингисидами, когда им разрешали жениться, за редким исключением на представительницах вымирающих ветвей знатных московских родов. Это лишний раз свидетельствует о положении представителей «золотого рода» в тогдашней России. К тому же татарские царевичи вновь становятся родственниками (свойстве никами) правящей династии [2528].

Тогда же окончательно складывается система использования служилых Чингисидов для поднятия престижа православного царя. Татарские цари и царевичи присутствуют на приемах посольств иностранных держав, участвуют в военных кампаниях. Использование в качестве номинальных полковых воевод стало наиболее ярким проявлением этого. Рельефнее всего мы видим это в полоцком походе 1563 г. [2529]Определенное значение сохраняют и военные отряды Чингисидов. Крестившиеся царевичи принимают участие в придворных церемониях, в ряде случае] занимают высшие государственные должности (Михаил Куйбулович, стоявший одно время во главе Земской Боярской думы [2530], Симеон Бекбулатович, номинально являвшийся московским государем). Однако уровень самостоятельности представителей «золотого рода» в принятии тех или иных решений в данное время полностью сходит на нет.

Нельзя не отметить и тот факт, что именно образ татарского царя Шах-Али б. Шейх Аулиара рассматривался автором «Казанской истории» как образ эталонного вассала По историческим источникам, перед нами возникает фигура физически слабого человека с безобразной внешностью («у него было огромное брюхо, редкая бородка i женоподобное лицо» [2531]; «зело был взору страшного и мерзкого лица и корпуса, имел уши долгие, на плечах висящия, лице женское толстое и надменное чрево, короткие ноги, ступени долгия, скотское седалище» [2532]), находящегося в сложных отношениях с Василием III и Иваном IV. Автор «Истории» переосмысливает данный образ. Перед читателем предстает преданнейший слуга московских правителей, герой-вассал, мудрый, прозорливый, выносливый, в гораздо большей степени соблюдающий интересы Московского государства, чем русские воеводы, льстецы и изменники, легко подкупаемые казанцами [2533]. Следует сказать, что подобный образ типичен для мыслителей той эпохи. Многие авторы, критикуя отечественные порядки, искали положительные образцы в далеких странах [2534], но в данном случае героя, пусть и иностранца, нашли в России.

Образ Шах-Али глубоко вошел в историю. Без него невозможно описание окончательного захвата Казани или Ливонских войн. Насколько его судьбу можно назвать типичной для служилых Чингисидов начала XVI в.? На первый взгляд, его жизненный путь, столь насыщенный различными событиями, выбивается из ряда иных биографий татарских царей и царевичей, попавших в Россию. Но при более детальном рассмотрении его судьба оказывается типичной для представителей рода. Более того, Шах-Али вобрал в себя все отдельные элементы биографии каждого из них. Остается непонятным только, как сложился более чем непростой характер этого человека.

Попробуем набросать его психологический портрет. С одной стороны — это послушное орудие в руках великих князей (царей) московских, готовое выполнить любое их повеление; но при этом по отдельным упоминаниям в источниках перед нами вырисовывается образ человека, который может быть жестоким властным правителем. Возможно, причины этого следует искать в двойственности положения Чингисида. С раннего детства он ощущал, что по праву рождения принадлежит к некой особой группе людей, чье положение находится несравненно выше подавляющего большинства лиц, с которым ему приходилось общаться. Скорее всего, в семье говорили о днях минувшей славы их рода. При этом Шах-Али всегда окружала стена запретов. Рядом в обязательном порядке находился кто-то назначенный из Москвы, кто мог запрещать, указывать или разрешать что-либо — подчас, возможно, просто по своей прихоти. Чингисид получил жесткий наглядный урок, показавший, что бывает за непослушание. Возможно, он оказался значительно страшнее, так как его виновниками стали люди из ближайшего окружения, на поддержку и мудрый совет которых Шах-Али рассчитывал всегда. Это могло сделать его значительно осторожнее и научить иметь различные лица, в зависимости от ситуации. Определенную роль могли сыграть и комплексы Чингисида, вызванные его внешностью.