Петр Еремеев - Арзамас-городок

Тот же состав семейства в 1856 и 1857 годах с тем только добавлением, что «за нерадивостью и отлучками у святого причастия не были дети же по три года, Василий за отсутствием — четыре года».

Быть приписанным к мещанскому обществу — значит платить определенную подать, быть готовым нести и рекрутскую повинность.

В апреле 1861 года на имя арзамасского городского головы пришла казенная бумага из Нижнего Новгорода от губернатора А. И. Муравьева, которая содержала и текст делового письма из Москвы. В нем говорилось, что Василий Перов, подлинная фамилия коего Васильев, “обративший на себя внимание своими способностями и за отличные успехи в живописи удостоенный Императорской академией художеств двумя серебряными и одной золотой медалью, по бедности своей не может исходатайствовать от Арзамасского мещанского общества увольнительного свидетельства, без которого затруднится дальнейшее его художественное образование.”

И далее шла просьба о выдаче увольнительной.

Из уважения к художнику арзамасский городской голова выслал временную увольнительную и присовокупил: “Для того, чтобы ему, Васильеву, быть совершенно свободным, необходимо получить от Академии художеств удостоверение звания неклассного художника с совершенным исключением из податного сословия, подобно тому, как один из арзамасских мещан Иван Матвеевич Свешников исключен Казенною Палатою по Указу правительствующего Сената по 1 департаменту от 10 декабря 1857 года за № 55, 377 и такого рода переходом он и себя и общество (мещанское) мог избавить от платежа податей и не быть привлеченным к отправлению рекрутской повинности.”

Содержание ответа арзамасского городского головы, только теперь уже за подписью нижегородского гражданского губернатора А. Н. Муравьева пошло в Москву вместе с временным увольнительным свидетельством 26 апреля.

Доходили до Арзамаса и другие известия о Перове, извещался о трудах своего бывшего ученика Ступин.

Получал престарелый академик из Петербурга письма от внучек Екатерины и Елизаветы, писал зять Алексеев, все еще работавший над мозаиками для Исаакиевского собора. Нет-нет, да и объявлял он новости из мира искусства. В 1856 году Василий награжден Малой серебряной медалью за портрет своего младшего брата Николая. Порадовала Ступина и весть о вручении Перову Большой серебряной медали за картину “Приезд станового на следствие”. И только с третьей радостью запоздал Алексеев. Сразу-то не собрался написать тестю в Арзамас, а потом пришло печальное известие: не стало Александра Васильевича… А как бы гордился Ступин: Большая золотая　медаль его Васиньке за картину “Проповедь в селе”! Почти два года паренек у него в школе пробыл, порисовал в меру, уже и маслицем старался — обрел немалую выучку. Предрекал, предрекал Ступин своему питомцу завидное будущее!

…Один из документов Департамента полиции в 1869 году извещает Нижегородского губернатора, что художник Перов выехал в Нижний. Губернатор в свою очередь сообщал 8 августа арзамасского уездного исправника, что в уезд прибудет академик Перов, которому надо оказать содействие.

Этот год оказался тяжелым для Василия Григорьевича. Внезапно умерла жена Елена, а вскоре, внезапно же, двое старших детей: сын и дочь, в живых остался младенец Владимир.

Искусствовед О. А. Лясковская — биограф В. Г. Перова, утверждает, что Василий Григорьевич побывал в Нижнем Новгороде и Арзамасе в 1870 году: «Поездка в Арзамас, — пишет она, — по-видимому, была продиктована желанием повидать места, где прошла его юность. Возможно, там проживали его родственники». [57]

В Нижний мог позвать младший брат Анатолий Григорьевич, кончивший в 1870 году Нижегородский дворянский институт. [58]

Надо думать не очень-то веселой выпала эта встреча с Анатолием. В 1865 году умер отец на 92 году жизни. Он оставшийся старшим в роду, еще успел пожить в желанном фамильном замке в деревне Суслеп под Юрьевом.

Кажется, Акулина Ивановна в последние годы уже не жила со своим живучим супругом, предметом ее забот оставались младшие сыновья Леонид и Анатолий. Попутно скажем, что баронесса из мещан надолго пережила и мужа, и своего любимого Васиньку. Она скончалась в 1909 году от холеры в возрасте 95 лет.

…Дорога в Арзамас скучная, возница лошадок лишний раз не бодрил бичом, ругаться с мужичком бесполезно, оставалось одно: взирать на бесконечную череду лесов и крестьянских полей да предаваться назойливым невеселым мыслям о своем вдовстве и о той, еще не встреченной, которая станет мачехой малому сыну.

Давно ведомо, что творческие люди — это вечные одиночки, и всю жизнь они говорят сами с собой — созидают себя, чтобы затем, хоть отчасти, поделиться своим со сторонними людьми: картиной, поэтической или прозаической строкой, изъятой из небытия музыкальной фразой…

Уклончивая дорога привела к сосновому борику, колеса тележки запрыгали, застучали по оголенным корневищам старых деревьев — художника затрясло, заболтало и потому, верно, пришло на ум, что в последнее время его стала вот также бесцеремонно трясти судьба. В работе-то он от успеха к успеху… А вот не роковое ли это: внезапная гибель жены и двух старших детей! Что это?! Не наказание ли свыше…Он невольно уже приходил к этому прежде и всякий раз не принимал скорой догадки — разум не мирился с таким предположением. Он приказал себе не думать о назойливом, но перед самым отъездом из Москвы случайно в Третьяковке от двух безвестных — они стояли около его нового полотна и говорили о нем то, что потом и вызвало пугающее предположение. Не знали вовсе любители живописи, что рядом мучается судимый. Тот, что повыше и поплотней, с напомаженными пегими волосами, вкрадчиво убеждал своего спутника:

— Пойми, Перов не только священство на посмешище выставил своим “Крестным ходом”. Он же открыто поглумился и над православием! Синод запретил показ картины в галерее, так наш бытописатель в своей гордыне изобразил еще и пьющих монахов в “Монастырской трапезе” — весьма натурально представил, этова у Перова не отнять…

Второй безвестный согласно кивал головой, также вполголоса прикладывал словом:

— Он, Перов, по отцу-то, сказывают, из прибалтийских немцев, поди-ка, протестант нутром, вольно ему стегать нашенское. А чево ради, какая уж такая надобность? Да ради вящего успеха у разного рода либералов и безбожных нигилистов. Сказывали, что синод его, внебрачного, усыновить родителю не дал. Баронства лишился, но злобиться-то зачем — таково ж древнее установление, законность такова-с! [59]

Наконец с пригорка увидел художник над ровной щетиной чернораменья белые верхи колоколен — узнал первую примету Арзамаса, и тотчас потянулся к нему памятью, теплым душевным всполохом: предстояла скорая встреча с городом своей скоротечной юности и незабывного ученичества.