Петр Еремеев - Арзамас-городок

А ровно через двенадцать дней подтвердилось ходившее тогда среди петербуржцев поверье, что граф Строганов как главный строитель храма не долго переживет его освящения… Рассказывали, что после первой службы в соборе Александр Сергеевич подошел к митрополиту под благословение и сказал: «Ныне отпущаеши раба твоего, владыко, с миром…».

В России великий Баженов стал первым певцом классицизма, возрожденного в архитектуре. Польза, прочность, красота — эти три основных элемента Витрувия пришлись по душе окрепшей европейской буржуазии, она уже срослась с дворянством… Забыты и в России недавние барокко и рококо. Изобразительное искусство, архитектура и скульптура должны были выражать теперь ясную силу новой общественной формации — все, все бредило в конце XVIII столетия рационализмом, уравновешенным, логичным, наконец, дисциплинированным образцом — классицизмом… Воронихин и его ученик хорошо понимали, что в классицизме заложены огромные возможности для самовыражения думающего архитектора. И они, каждый в меру своего таланта и размаха, вполне реализовали эти возможности.

Первые и очень важные успехи арзамасца отражены в постановлении членов Совета Академии художеств от 27 августа 1810 года:

«Профессор Воронихин, представя совету планы, фасады и профиль церкви для города Арзамаса, деланные арзамасским мещанином Михайлом Петровичем сыном Коринфским, который… по склонности своей к архитектуре, приехал сюда усовершенствовать себя в сем художестве, просил совет о позволении ему, яко отличающемуся и способностями, и отменным благонравием, вход в художественные классы вместе с воспитанниками академии. Совет, рассмотрев представленные планы и найдя оные весьма изрядно уже сделанными, согласно представлению господина профессора Воронихина охотно дозволяет ему, Коринфскому, пользоваться художественными классами для его усовершенствования».

Окрыленный этими первыми и далеко не случайными успехами, Коринфский начал усердно посещать классы академии. Но он также работал творчески: составил проект дачи некоему Зиновьеву и производил работы в усадьбе Строгановых.

22 декабря того же года среди учеников Академии, награжденных серебряными медалями за архитектурные композиции, значится и «посторонний» Михайло Коринфский.

29 августа 1811 года имя арзамасца вновь в списке отличившихся. За работы с натуры он награжден второй серебряной медалью. Наконец 28 октября этого года Михаил Петрович отмечен в постановлении Совета академии как особо отличившийся в представлении надгробного памятника, изображающего «достоинства покойного г. Президента Академии Художеств Строганова».

Коринфский дерзает дальше, просит у Совета программу для участия в конкурсе на золотую медаль. Работа идет успешно, уже слышатся восхищенные отзывы, но тут капризная фортуна заставляет арзамасца оторваться от стола.

Он не закончил курса «по затруднению содержать себя собственным коштом». Семья, что находилась в большой нужде, настоятельно просила вернуться в Арзамас. Умер отец…

Андрей Никифорович выслушал невеселое признание своего ученика и покачал головой. В этот сырой петербургский вечер после ужина сидели в креслах у камина и отдыхали.

— Не ожидал я твоей ретирады… Мари, послушай, чем нас пугает Мишель! — И Воронихин быстро заговорил с женой по-французски.

Прежде в семье графа Строганова мисс Лонд — гувернантку, звали по-свойски Марией Федоровной. Обычно англичанка редко на людях объявляла о своих чувствах, но тут приподняла тонкие брови. И голос ее, кажется, дрогнул.

— Господин Коринфский, я буду очень сожалеть… Вас так любят наши мальчики…

Ну еще бы! Случалось, не раз вырезал игрушки сыновьям учителя недавний резчик из Арзамаса.

Глаза Воронихина подернулись дымкой открытой грусти.

— Только мы свыклись, приязни свои высказали друг другу, работой срослись. Какая будущность ожидает тебя там, в провинции — вот чем терзаюсь!

Как и всегда в присутствии миссис Михаил Петрович не знал куда девать свои большие руки.

— Буду просить Совет академии об экзамене…

Воронихин встал, о чем-то думая, походил по гостиной. Подошел и дружески дотронулся до плеча.

— Ну, что же… Я тебя принимал под свое крыло, самоочевидно, что мне и выпускать тебя в большой мир. Я подготовлю аттестацию. Завтра же!

Отзыв Андрея Никифоровича гласил:

«Обучаясь доселе архитектурному художеству с весьма хорошим успехом и прилежанием, за что и награжден был по Академии 1 и 2 достоинства серебряными медалями, и находясь здесь в удалении от семейства своего единственно по страстной охоте к художеству, уже третий год на собственном иждивении, Коринфский, ныне не в состоянии будучи держать себя долее, желает возвратиться в дом свой в г. Арзамас. Я свидетельствую о нем, что он во все время пребывания своего в Петербурге оказал себя отличным примером по упражнению своему в архитектурном художестве».

Михаил Петрович уверенно сдал положенные экзамены и получил желанный аттестат первой степени со шпагой и чин 14 класса. Ранее он был исключен из податного мещанского сословия. Позже архитектор с законной гордостью вспомнит о своей учебе:

«…После годичных занятий моих под руководством его (Воронихина) по заданной от него и мною сделанной программе, я был Академией художеств экзаменован и признан оною в познаниях близким с воспитанниками Академии, девять лет уже в оной образовавшимися».

…Аттестат на руках, вещи сданы в багажную контору — пора было прощаться с друзьями, академией, Петербургом.

В конце сентября 1812 года «художник 14 класса» Михаил Петрович Коринфский вернулся в свой родной Арзамас.

Прошел грозный 1812 год, русские войска победоносным маршем шли к Парижу… Последние месяцы окончательно внесли спокойствие в умонастроения российского общества, арзамасцы теперь работали уже не на нужды армии, а для встающей из пепла Москвы.

Это трудовое рвение земляков захватило и Ступина. Однажды Александр Васильевич решил, что ему надо строиться. Да, дом его, некогда купленный у генеральши Юрловой, еще прочен, но выстроен по старинке, а главное для школы неспособен.

… Увидел Коринфского близ Соборного проезда на углу Прогонной и Попова переулка, где вздымался поместительный дом госпожи Анненковой. Махнул ему рукой: Михаил все такой же, вроде бы и неказистый, да зато крепенький чертушка, легко сбежал с лесов на землю — наверху он как раз с кровельщиками совет держал.

Не заметили, как очутились на Верхней набережной Теши. Медленно пошли бровкой Духовской горы. Михаил Петрович в простой рубахе жмурился на ярком солнце, чуть веснушчатое лицо его поблескивало от пота. Покосился и спросил: