Татьяна Гусарова - Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

Все шляхтичи равны между собой и среди них нет никакого разделения на патрициев и графов, и в определенный период установилось здесь полное равенство» [557] Kromer М. Op. cit. S. 70–72 .

Монопольное право на землю было не только декларировано и зафиксировано в конституциях, но и систематически подкреплялось специальными решениями. Например, по конституции 1662 г. иностранец, получивший шляхетство (институт индигената), но не приобретший землю, терял полученное шляхетство. В 1775 г. было решено, что получить грамоту аноблирования мог лишь тот, кто после совершения самого акта аноблирования приобрел землю. Если же земля не была приобретена в течение года, акт аноблирования утрачивал силу. Тот же, кто получал в это время индигенат, был не только обязан приобрести вотчину, но и не имел права ее продать раньше, чем через 20 лет, под угрозой утраты шляхетства. Шляхетские земли охранялись от возможного захвата церковью. Так, вступая в монастырь, шляхтич должен был продать свои владения другому шляхтичу. Если этого не происходило, землю должны были купить родственники. Шляхта обладала рядом процессуальных частноправовых преимуществ при заключении брака, составлении завещания, смене вероисповедания, установлении опеки над детьми, в реализации права мертвой руки и проч [558] Dqbkowski P. Prawo prywatne polskie. Т. I. twów, 1910. S. 160–163. . Аналогичным образом в уголовном праве за убийство шляхтича нешляхтичем полагалась смертная казнь. При противоположной ситуации наказание было совсем иным. Если шляхтич в конце XVI в. убивал шляхтича выстрелом из мушкета, он платил 480 гривен, за убийство другим способом — вдвое меньше. Но если убитым был нешляхтич, при любом способе убийства штраф составлял лишь 30 гривен [559] Ihnatowicz I., Mqczak A., ZientaraB. Op. cit. S. 282. .

Но не одни привилегии были основой интеграции шляхты как сословия. Не меньшее значение имела сама традиционная практика публичной жизни, создававшая иллюзию участия всей шляхты в управлении обществом и государством. Особенно важным это было для мелкой и беднейшей шляхты, которая не пропускала случая подтвердить свое исконное шляхетство участием в выборах поветового чиновника, в съезде, в сеймике, в ежегодных военных смотрах, в посполитом рушении, хотя бы и с самым скверным вооружением [560] Lozinski W. Op. cit. S. 276 nast. . Наряду с этим, каждый шляхтич стремился иметь хотя бы самую маленькую, хотя бы и заведомо фиктивную, но признанную в шляхетском общественном мнении должность (уряд). Должности были очень разнообразны, и чаще всего не были сопряжены ни с какими реальными обязанностями, но тем не менее среди шляхты бытовало убеждение, что шляхтич без должности — все равно что пес без хвоста [561] Zielinska T. Rody urzdami zaszczycone. Pròba sondazu // Spoleczenstwo staropolskie. T. 2. Warszawa, 1979. S. 193–227; Тазбир Я. Привилегированное сословие феодальной Польши // Вопросы истории. 1977. № 12. С. 162. .

Наконец, громадное значение и в глазах современников, и в реальной жизни имели родственные связи и такое специфическое выражение общности шляхты данной территории, как соседство. Последнее понятие было введено в польскую науку А. Зайончковским, вызвало противоречивые отклики, но в итоге прижилось на страницах польских специальных исследований и обобщающих монографий [562] Zajqczkowski A. Op. cit. S. 68 nast.; Ihnatowcz I., Mqczak A., Zientara B. Op. cit. S. 376–382. . Соседство — эта та совокупность связей общения, которая объединяла территориально компактную группу дворянства. Реализовывалась эта связь преимущественно во взаимных визитах и совместном времяпрепровождении, влекущем за собой, разумеется, и установление родственных отношений. Недооценивать значение этого факта в интеграции шляхетского сословия в рамках мелких локальных общностей, учитывая специфические черты шляхетского образа жизни [563] Tazbir J. Kultura szlacliecka w Polsce. Rozkwit — upadek — relikty. Warszawa, 1979. S. 15–55; Он же. Привилегированное сословие. С. 159–167. , было бы, конечно, неправильно. Что касается семьи, то, хотя существуют разные оценки того, насколько она была многочисленна [564] Ср.: Wyczanski A. Spoleczenstwo // Polska w epoce Odrodzenia. Warszawa, 1986. S. 224–230. Zajqczkowski A. Op. cit. S. 60. , несомненно, что шляхетская семья не выступала как нечто изолированное. Как фактор консолидации важна была не только семья как таковая, но все ее ответвления и родственные отношения, делавшие из каждой семьи ячейку большого родственного клана. Нужно, видимо, вслед за В. Лозинским и А. Зайончковским признать, что Польша и польская шляхта держались не индивидуальностью, не единицей, не личностью, а семьей, которая была элементом более широких родственных связей внутри шляхты. В целом принадлежность к шляхетству подразумевала наряду со статусом земельного собственника систему родственных связей, обладание земской должностью или хотя бы правом на нее и ведение определенного образа жизни.

Часто встречается мнение о сословной замкнутости и едва ли не кастовости польской шляхты в XVII–XVIII вв. [565] Sczaniecki M. Les origines et la formation de la noblesse polonaise au Moyen Àge // Acta Poloniae historica. T. 36. 1977. P. 106, 108; Grodziski S. Obywatelstwo w szlacheckiej Rzeczypospolitej. Krakow, 1963. S. 86; История Польши. Т. I. Под ред. В. Д. Королюка, И. С. Миллера, П. Н. Третьякова. М., 1954. С. 181–182. Однако это не вполне верно. Действительно, законодательство Речи Посполитой не раз стремилось установить крепкие и непроницаемые сословные границы. Однако сама многочисленность постановлений сеймов по этому вопросу показывает, насколько неэффективным оказывалось такое законодательство. Шляхта смешивалась с другими слоями населения как в деревне, так и в городе. Сам сельский уклад жизни исключал изоляцию шляхты — особенно мелкой и безземельной — от крестьянства, хотя в правовом отношении дистанция постоянно оставалась весьма велика. Сельская приходская общность включала шляхетский двор как свою неотъемлемую часть, и ни о какой сословной изоляции не могло быть и речи. Были нередкими, хотя трудно сказать, насколько массовыми, как случаи социальной и формально-правовой деградации шляхты, превращения ее не только реально, но и номинально в крестьян, так и противоположные ситуации — проникновения крестьян в ряды польского сельского дворянства. С не меньшей интенсивностью и постоянством аналогичный процесс шел в городе.

В 1496 г. на Петрковском сейме был принят запрет мещанам приобретать землю, в 1538 г. этот запрет был подтвержден с исключением, сделанным для Королевской Пруссии и нескольких крупнейших городов других польских земель. Конституции 1505, 1550, 1565, 1637, 1677 гг. запрещают под угрозой потери герба и связанных с ним привилегий селиться в городе, заниматься ремеслом, торговлей, занимать городские должности. Но уже во второй половине XVII в., по мнению С. Гершевского, это запрещение перестает действовать даже де юре, а не только де факто, хотя формально запрет заниматься торговлей и другими «подлыми» промыслами был снят только в 1775 г. Причиной столь откровенного неуважения к закону было то, что переход шляхтича в город, угрожая ему потерей социального статуса, во-первых, сопровождался чаще всего улучшением материального положения; во-вторых, далеко не всегда заставлял расстаться с основными привилегиями. По некоторым наблюдениям, и в городах — вопреки законодательству — шляхта продолжала сохранять свои особые права и значительную часть золотых вольностей [566] Gierszewski S. Op. cit. S. 85–89; Jedlicki J. Klejnot i bariery spoleczne. Przeobrazenia szlachetstwa polskiego w schylkowym okresie feudalizmu. Warszawa, 1968. S. 15–29. . Например, в Бохне, куда шляхта тянулась, глядя на зажиточность местных горожан, переселение в город не сопровождалось потерей ощущения принадлежности к дворянскому сословию, хотя и сословные преимущества не имели большого значения [567] Kiryk F. Szlachta w Bochni. Ze studiów nad spoleczenstwem miast gómiczych w Malopolsce w XVI i w pierwszej polowie XVII st. // Spoleczenstwo staropolskie. Т. II. Warszawa, 1979. S. 71–124. . Такое мнение С. Гершевского, Е. Едлицкого и других исследователей подтверждается довольно длительной традицией изучения миграционных процессов в Великой Польше. По всей видимости, то же было характерно и для Мазовии, где сословные барьеры, укак мы видели выше, были еще более проницаемыми и подвижными, чем в Великой Польше. Так, 1 % переселенцев в Новую Варшаву в 1477–1525 гг. составили дворяне, для Старой Варшавы в 1550–1575 гг. эта доля составила 5 %. Во Львове в 1527–1604 гг. 1,2 % новых горожан были выходцами из шляхты [568] Gierszewski S. Op. cit. S. 90. . В Познане в 1576–1600 гг. 6,9 % принятых в число граждан города составили шляхтичи, в последующие годы аналогичный показатель составлял 4,4–5,2 %. Правда, не хватает сопоставимых данных для второй половины XVII в. Но в 1777 г. в Велюне шляхта составляла 2,3 % жителей города, в 1792 г. несколько шляхетских семей проживало в маленьком аграрном городке Болеславце. В Познане в XVIII веке известны несколько «благородных» членов городского совета и суда, среди которых есть купцы, пивовары, аптекари, виноторговцы. Однако нет уверенности, что термин «благородный» обязательно означал в это время шляхтича [569] Gierszewski S. Op. cit. S. 80–94; см. также: Dworzaczek W. Przenikanie szlachty do stanu mieszczanskiego w Wielkopolsce w XVI i XVII w. // Przegląd historyczny, 1948. R. 17. S. 196–226; Idem. Przenikanie szlachty do stanu mieszczanskiego w Wielkopolsce w XVI i XVII w. // Przegląd historyczny, 1956. R. 47. № 4. s. 656–684. Dworzaczek W. La mobilité sociale de la noblesse polonaise aux XVI е et XVII е siècles // Acta Poloniae historica. T. 36. Warszawa, 1977. S. 147–161. .