Нэнси Митфорд - Король-Солнце [The Sun King]

Никто не ожидал, что маленький новоиспеченный дофин протянет долго. Он был исключительно худосоч­ным ребенком, но когда вырос, то окреп и на здоровье не жаловался. Другой престолонаследник, Филипп V, должен был сделать выбор между Францией и Испани­ей, и после длительных раздумий выбрал Испанию. Но Франция осталась его любовью на всю жизнь, и он ни­когда не переставал по ней тосковать. Итак, будущим регентом и, возможно, королем предстояло стать гер­цогу Беррийскому, так и не получившему достойного образования. С Людовиком XIV у него нс было ничего общего, к тому же дед едва переваривал супругу внука. Но молодая чета потрудилась над собой на славу. Герцог Бсррийский начал посещать Советы. Отсутствие глубо­кого ума компенсировалось его неотразимым обаяни­ем, и при дворе не было человека, его не любившего. Новая дофина содержала двор, заняв место Марии Аде­лаиды, и искренне старалась быть ее достойной. В 1713 году она забеременела. В семь месяцев у нее ото­шли воды, и три дня спустя после изнурительных родов на свет появился мальчик, живой. Ментенон рассказы­вает, что все, кто виделся с герцогиней Беррийской, говорили ей, что сами родились семимесячными и зна­ют сотни здоровых людей, появившихся на свет через три дня после того, как у их матерей отошли воды. Но младенец умер.

Отныне Людовик XIV постоянно пребывал в печа­ли. Чтобы как-то ее развеять, госпожа Ментенон реши­ла вернуть в его узкий круг двух старых и давно забытых друзей: Мадам и маршала Вильруа. Мадам, происходив­шая по двум линиям от Вильгельма Молчаливого, была известной болтушкой и нередко умудрялась вызвать на лице Людовика улыбку. Вильруа воспитывался вместе с королем и тоже имел веселый характер. (Маршал про­играл множество сражений на своем веку. Придворные ' над ним подшучивали, говоря, что он неотразим для женщин, но не для врага.) Троица часто предавалась воспоминаниям о давно минувших днях и старалась по­забыть о страшном настоящем. Король бросил попытки развлекать и ублажать придворных, находя им занятия. Вечеринки больше не устраивались; железная дисцип­лина жесткого почасового расписания ослабла. В своих письмах Мадам и госпожа Ментенон в один голос жа­ловались, что двор больше не двор. «У нас более нет двора. Мадам чувствует себя неважно и хандрит; у ма­дам герцогини Беррийской все еще держится темпера­тура; мадам герцогиня Орлеанская постоянно хворает; мадам Герцогиня все время скулит и напрашивается на милости; мадам принцесса Конти пребывает в лености и почти не выходит из своей комнаты, похоже, ей не­здоровится, и она больше не заботится о своей элеган­тности; других членов королевской семьи в Версале нет; короче говоря, ничего хорошего я Вам не скажу, кроме того, что у короля отменное здоровье и присутствие духа». Теперь, когда в Версале обитали одни старики, он пе­рестал быть модным, и модники сбежали в Париж, по­грязший в удовольствиях и пороке. Принцесса Конти, граф Тулузский и герцог д’Антен купили себе в Пари­же дома, что раньше было бы просто невозможно. Те­перь это стало веянием нового времени.

Единственным человеком, кто по-настоящему радо­вал Людовика XIV, был герцог дю Мэн, вновь заняв­ший место первого любимчика, с которого был оттес­нен Марией Аделаидой с момента се появления во Франции. Он, как прежде, посещал отца в любое время дня и ночи. С подачи госпожи Ментенон старый король совершил очередную из своих непростительных ошибок, к которым стал склонен, заставив Парижский парламент объявить своих побочных отпрысков законными наслед­никами французского трона в случае, если ветвь закон­ных потомков вымрет. Эго была чудовищная несправед­ливость по отношению к герцогу Орлеанскому. К счастью, ничего дурного нс случилось, так как ребенок герцогов Бургундских вырос и стал Людовиком XV, но при менее удачном стечении обстоятельств мог произойти раскол среди французов, чего король так старался избежать.

Людовику XIV оставалось жить еще три года, а пока он собирался привести в порядок дом и подумывал над реформой конституции Франции. За полстолетия он не мог не заметить, как плохо она работала. Старый и уста­лый, он, должно быть, мечтал о тихой и спокойной жизни, но вместо этого всецело переключил внимание на «Конституцию Unigenitus». Все более и более поддава­ясь влиянию Ментенон, он бросил последние силы на то, чтобы навязать французским епископам папскую бул­лу «Unigenitus», которая должна была навеки покончить с янсенизмом. Но ни одно правительство не приняло се всерьез. Венецианская республика заперла папскую бул­лу в шкаф и благополучно забыла о ее существовании. В Савойе, Испании и Польше ее принятие зависело от каж­дого епископа в отдельности. Только король Франции вознес се на государственный уровень. Архиепископ Па­рижа Ноайль, бывший большой друг мадам де Менте­нон, а ныне ее противник, возглавил оппозицию в воп­росе о булле, в результате чего был изгнан Людовиком из Версаля. Янсенизм снова расцвел пышным цветом, особенно в Париже. Действия короля стали источником бесконечных трудностей для его наследника.

Постепенно, начиная с 1709 года, когда король при­нял смелое решение нс капитулировать, военная форту­на повернулась к французам лицом. Людовик сумел со­брать некоторую сумму (преимущественно в золотых слитках из Нового Света, позаимствованных у испанс­ких банкиров), которая помогла одеть и накормить сол­дат. Тем временм английское общественное мнение при­знало правоту лорда Питерсборо, сказавшего: «Мы все большие кретины, позволившие убивать себя ради каких- то двух болванов (эрцгерцога Карла и Филиппа V)». В Ан­глии произошла смена правительства. Новое правитель­ство вывело страну из войны, и в 1711 году Англия подписала предварительные условия мира с Францией. Ита­льянские государства и папство объединили усилия, что­бы противостоять императору и его марионетке герцогу Савойскому. Император скончался от оспы, оставив пре­стол эрцгерцогу Карлу. Ряд внушительных побед герцога Вандомского утвердил Филиппа V на испанском троне.

Французской армией на севере теперь командовал маршал Вилар. Он относился к числу тех колоритных бах­валов, кто, к досаде своих коллег, действительно соот­ветствует собственному представлению о себе. Он был человеком большого мужества. Во время сражения при Мальплакэ ему пулей раздробило колено, но он, пре­одолевая нестерпимую боль, продолжал руководить боем, пока не потерял сознание. Отважный воин не разрешил хирургам отнять ноги и вскоре каким-то чудом попра­вился, только его колено отныне не гнулось. В Версале над ним слегка посмеивались, считая чудаком, вероят­но, потому что он настоял на том, чтобы его молодая жена, которую он безумно любил, поехала с ним на фронт. Эта предосторожность была не напрасной. Женщина от­личалась легкомыслием и беспечностью. Когда умер гос-. подин Герцог, его супруга, охваченная горем, срочно послала за графом Тулузским. Ко всеобщему веселью, его застали в постели с мадам Вилар. Позже она стала ранней любовью Вольтера, гостившего у Впларов в их замке Во-ле-Виконт, переименованном в Во-Вилар. Пи­сатель получил у маршала много ценных сведений для своего «Века Людовика XIV». Придворные отказывались воспринимать маршала всерьез, видя в нем лишь обма­нутого мужа, по король верил в него.