Анатолий Воронин - Москва, 1941

Надо было срочно, не на словах, а на деле готовиться к реальным бомбардировкам. Именно в эти дни над городом впервые растекся запах горящей бумаги. «Летают хлопья сгоревшей бумаги – в доме есть горячая вода, т. к. чтобы освободить подвалы для убежищ, жгут архивы» , – записал 12 июля в своем дневнике Всеволод Иванов.

При отражении налетов зенитные орудия выстреливали сотни снарядов, которые, взрываясь на определенной высоте, должны были образовывать завесу из осколков. Все эти осколки потом падали вниз на крыши домов и улицы Москвы, представляя собой смертельную угрозу для тех, кто не ушел в укрытие.

Дети собирают и потом играют с осколками зенитных снарядов. Из-за летящего с неба железного града находиться на улице было смертельно опасно.(«Наша Москва»)

«Особенно внушительное впечатление произвел мощный заградительный огонь: шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град» , – позже написал английский журналист Александр Верт. «Зенитный батальон стоял в километре от моего дома, – вспоминает житель военного Одинцово Геннадий Беляев, ему в 1941 году было 8 лет. – По ночам, соответственно, канонада, звездной ночью в небе фейерверки, как салют. Летом 1941-го года часто по утрам вся крыша дома была усеяна, местами продырявлена осколками зенитных снарядов» .

Первой важной задачей стало строительство «щелей». Вспоминает Галина Галкина, которой в 1941 году было 12 лет: «Для жильцов тех домов, которые были далеко от метро (дальше, чем в 15 минутах ходьбы), стали устраивать простейшие убежища в виде открытой траншеи, расположенной зигзагообразно. Их называли “щели”. Эти траншеи копали жители домов и, конечно, дети. Изнутри щели обшивались досками, чтоб земля не осыпалась. А внизу делалась ступенька, чтобы можно было присесть. Это сооружение могло защитить только от осколков бомб и зенитных снарядов» .

Часто под бомбоубежища приспосабливались подвалы жилых домов, которые могли защитить лишь от осколков. «Бомбоубежище находилось непосредственно под нашей комнатой; первые два месяца мы спускались туда, потом решили, что при прямом попадании “фугаски” шансы одинаковы, и мы вместо убежища перебирались спать в нашу переднюю. Там было спокойнее, чем в комнате: не так слышны были стрельба, шум моторов, свист и грохот бомб» , – таково было отношение к бомбардировкам в семье Лоры Беленкиной.

Не менее важным было обеспечить затемнение. В первую ночь в Москве отключили уличное освещение. Зинаида Пастернак вспоминала: «Тут же издали приказ о затемнении, в Переделкине создали дружину, которая проверяла светомаскировку. Лампочки выкрасили в синий цвет, на окна повесили ковры и занавески. Боря перебрался из своего кабинета к нам вниз» .

Лихачев должен был полностью затемнить весь завод, закрасить или зашторить более 100 тыс. кв. м оконных стекол, установить светомаскировку транспорта, организовать дежурство у всех выключателей наружного и внутреннего освещения, обучить рабочих элементарным правилам борьбы с зажигательными бомбами.

В Исторической библиотеке очень серьезно отнеслись к маскировке, что дало дополнительный эффект. «В книгохранилище все стекла были сплошь заклеены светомаскировочной бумагой. Эта мера оказалась очень эффективной. Она не только гарантировала светомаскировку, но и обеспечила сохранность окон» . При близком взрыве фугасной бомбы эти окна остались целы, в то время как другие без сплошной проклейки – разбились.

Приказом по МПВО Московской области от 15 июля приказывалось закрасить все стеклянные крыши и световые фонари под цвет крыш, чтобы они не блестели, не давая таким образом ориентира в случае сброса осветительных бомб. На заводах, где такие фонари во многом обеспечивали освещение цехов, было необходимо закрывать их на ночь фанерными щитами под цвет крыши.

Другой большой задачей стала расчистка дворов и слом всяких деревянных сарайчиков и заборов, которые помогали распространяться пожарам. Эта работа была проведена в сжатые сроки, да и в последующем слому деревянных построек уделялось очень много внимания. Например, 11 августа вышло решение Моссовета о дополнительном сносе деревянных построек, расположенных «около оборонных и других важнейших заводов г. Москвы» в десятидневный срок. «Проживающих в сносимых бараках и других деревянных постройках расселить за счет уплотнения общежитий и домов заводов, вокруг которых сносятся деревянные строения, а также за счет уплотнения и изъятия бараков и общежитий у других организаций» .

Петр Николаевич Миллер, как ученый-краевед, отмечал в своем дневнике, который он стал вести с началом войны: «Больше всего гонению подвергаются разные деревянные клетушки, сараи, заборы и т. п., которыми действительно все дворы забиты, и в некоторых случаях безобразно густо» . Белкина: «было приказано разобрать все деревянные заборы, которых в Москве было еще множество в районе Арбата, например, и особенно на таких улочках, как наши Конюшки, и московские дворики с лопухами и седыми одуванчиками стояли открытые и беззащитные» .

В Смоленске не подозревали, что «бесконечное количество деревянных заборов, сараев, дворов, складских помещений» явится горючим материалом. В результате во время налетов «весь город горел. Погибло большое количество населения. Люди горели не только в домах, а и на улицах. Человек попадал в кольцо огня, выбраться некуда и на улице сгорал. Исключительно тихая ночь была, но от самого пожара поднялся невероятный вихрь, на ногах удержаться нельзя было. Волна воздуха как-то винтом шла – крыши летят к чертям, все гудит, воет, горит» , – вспоминал позже первый секретарь Смоленского обкома и горкома ВКП(б) Дмитрий Михайлович Попов. Об этом он рассказал члену Военного Совета Резервного фронта, секретарю МК ВКП(б) Георгию Попову [да, они однофамильцы] – который, вероятно, и стал инициатором борьбы с заборами в Москве.

Деревянные конструкции чердаков стали обрабатывать специальными составами, чтобы также предотвратить их горение. В отчете Исторической библиотеки за 1941 год говорится: «Деревянные части чердаков (стропила, скрепы и т. п.) покрыты в несколько слоев предохраняющим от горения составом» . А десятиклассник школы № 335 Николай Блудов вспоминает, что «в течение лета 1941 года нам, школьникам, пришлось работать в наших домах по покраске деревянных чердачных помещений известковым раствором для предохранения их от возгорания при попадании зажигательных бомб» . Такая же работа была проведена и в Ленинграде, что существенно уменьшило число пожаров от зажигалок.

Отключили и газ, который мог усилить пожар. «Утром выключили газ. В других домах говорят, что сделали это два дня тому назад» , – отметила в своем дневнике М. В. Нечкина.