Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

В представлении путешественников Франция — это страна сабо, обуви, которая, на их взгляд, символизирует бедность французов и их любовь к какофонии. Еще с причалов Булони британцы отмечали несдержанность в выражениях, которая усиливалась клацаньем деревянной обуви моряков и горожан. Сабо, объект британской ксенофобии, не только производили очень много шума, но и способствовали выработке особой походки, в особенности когда их утяжеляла зимняя грязь, которой были забрызганы ноги всех пешеходов. Распространенность такой обуви объясняет фантазии, порожденные чистыми ножками, маленькими туфельками и наслаждением танца, а также позволяет понять многочисленные разрозненные замечания из автобиографических текстов. Одни из них говорят об удовольствии быть ловким и юным, способным совершать «прыжки и скачки» (Жамре), другие — о непривлекательности женщин со «слишком толстыми ногами». Такая особа, даже имея солидное приданое и будучи хорошей прядильщицей, не могла не быть «опасной», согласно отцу Луи Симона. Сам Луи как раз выбрал себе в жены ту, что «имела легкие ноги и быстро ходила» [196] Jamerey–Duval V. Mémoires. Pp. 121, 128; Simon L. Louis Simon, villageois de l’ancienne France. Pp. 42, 74. О таком же физическое «обесценивании» первой жены отца см. у Ретифа де Ла Бретонна: Rétif de la Bretonne N. La Vie de mon père / éd. G. Rouger. Paris: Garnier, 1970. .

Танец — это бесспорно «единственный язык тела, позволяющий женщине выражать себя наравне с мужчиной и в абсолютной взаимодополняемости с ним» (Ж.–П. Десев), в нем проявляются изощренные формы эксгибиционизма, в которых всегда нуждаются даже наиболее суровые общества [197] Десев Ж.–П. Неоднозначность литературного дискурса // История женщин на Западе: в 5 т. Т. 3: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения. СПб.: Алетейя, 2008. С. 296–297. Во времена, когда основные движения и прыжки даже в народных танцах исполняли мужчины, взаимодополняемость не означала равенства (Lecomte N. Maîtres à danser et baladins aux XVIIe et XVIIIe siècles en France: quand la danse était l’affaire des hommes // Histoires de corps. À propos de la formation du danseur. Paris: Cité de la Musique, 1998. Pp. 153–172; Guilcher Y. La Danse traditionnelle en France, d’une ancienne civilisation paysanne à un loisir revivaliste. St–Jouin–de–Milly: Famdt, 1998. P. 266). . Танец — это урок дисциплины, социальный долг и, несмотря на предостережения католических и протестантских пасторов, отдушина для всех, от верхов до низов общества [198] Delumeau J. La Mort des pays de Cocagne. Comportements collectif de la Renaissance à l’âge classique. Paris: Publications de la Sorbonne, 1976. Pp. 120–121; Pellegrin N. Les Bachelleries. Fêtes et organisations de jeunesse du Centre–Ouest, XV–XVIlIe siècle. Poitiers: S АО, 1982. Pp. 276–279; Grassi M.–C. La métaphore de la danse chez François de Sales // Sociopoétique de la danse'/ sous dir. d’Alain Montandon. Pp. 71–73, 77. .

Танец — это развлечение, темное вдвойне, ведь он действительно часто проводится ночью и ведет к греху. Согласно главе 33 «Введения в благочестивую жизнь» Франциска Сальского, он сродни шампиньонам и круглой тыкве: «лучшие из них ни на что не годятся, говорят они [медики], и я вам скажу, что наилучшие балы не намного лучше». Отношение автора к танцу можно назвать на удивление снисходительным, несмотря на то что ключевую роль здесь играют образы потустороннего мира: «Увы, пока вы там, время уходит, приближается смерть, посмотрите, как она насмехается над вами, как она зовет вас в свой танец, в котором стоны ваших близких служат скрипками, и в котором у вас есть лишь один пассаж — от жизни к смерти. Этот танец есть подлинное развлечение для смертных». Мысль должна прочитываться буквально: танец заставляет забыть о самом важном, о полной трудностей подготовке в этом мире к невыразимым радостям вечности. Он «подстрекает к сластолюбию» и сближает «два хрупких суденышка», каковыми являются мужчина и женщина; он несовместим с христианскими добродетелями, поэтому подвергался неизменному осуждению. Как протестанты, так и католики горячо осуждали танец — это «собственное изобретение Сатаны». Танцы порицаются устно, письменно и даже с помощью «поучительных картинок», taolennou, которые используют миссионеры в Бретани [199] Эти глиняные сосуды, коими являются человеческие тела («сосуды» пустые и хрупкие, о которых говорит протестант Дано, автор «Трактата о танцах»), созданы для того, чтобы «разбиваться и трескаться» при соударениях в танце (Daneau L. Traité des danses. Paris, 1579. P. 33; Croix A. La Bretagne au XVIe et XVIIe siècles. Pp. 1222–1230; Roudaut F., Croix A. Les Chemins du paradis / Taolennou ar baradoz. Douarnenez: Chasse — Marée, 1988). . Но как оценить воздействие этих суровых поношений на верующих? Не прекращающееся осуждение танцев говорит о тщетности усилий священников; но, возможно, также объясняется пылкостью танцоров того времени, которые, вопреки угрозам, предаются своей излюбленной «страсти».

Прибыв в Перпиньян со своим хозяином, дабы «укрыться от разрушительной эпидемии» чумы в 1722 году, писец Прион [200] Prion P. Mémoires d’un écrivain de campagne au XVIIIe siècle. P. 58. Автор всегда говорит о себе в третьем лице. Анжелика приходилась ему дочерью. внимательно приглядывался к особенностям недавно аннексированной провинции и наблюдал за недовольством некоторого числа воспитателей слишком «щекотливыми» движениями: «Народ Руссильона до безумия любит всякие музыкальные инструменты. В их публичных и частных танцах мужчины должны уметь положить правую руку за спину своей дамы и поднять ее в этой позе над своей головой. Тот мужчина, у которого это не получается, навсегда изгоняется из Руссильона…» Речь идет и об «испанском танце; эта свобода несколько нескромна; она отбила у мадемуазель Анжелики охоту ехать в Испанию, но если же ей придется, отец наверняка запретит ей танцевать». Этот текст отражает удивление от экзотики, отцовскую заботу образованного руэргца и невольно признает различные социальные функции танца, даже те, которые позволяют не считаться с религиозными запретами: соблазнять и выбирать партнера (партнершу), имея в виду будущий брак, делать это на глазах всей заинтересованной группы людей, проявлять индивидуальные и коллективные способности, необходимые для формирования собственной и общинной идентичности. Но Прион также напоминает о том, что старинные танцы, как и современный балет, — плод и средство сурового физического воспитания, в том числе и в среде аристократов [201] Vigarello G. Le Corps redressé. Histoire d’un pouvoir pédagogique. Paris: Delarge, 1978. P. 60; Pellegrin N. Les Bachelleries. Pp. 230–236; Bury E. La danse et la formation de l’aristocrate en France au XVIIe siècle // Sociopoétique de la danse / sous dir. d’Alain Montandon. P. 197; Guilcher Y. La Danse traditionnelle en France. Pp. 41–44. Ср. реплики Учителя танцев и Учителя музыки в «Мещанине во дворянстве» Мольера. Свой учитель танцев был в XVIII в. в деревне в Обэ (Léonard Ê.–G. Mon village sous Louis XV… P. 119). . «Подлинная республиканская вежливость для пользы молодых людей обоих полов» и во II году [202] II год французского революционного календаря соответствует 22 сентября 1793 года - 21 сентября 1794 года. ( Прим. пер. ) напоминает об их пользе: поскольку танец — это первое «из упражнений тела… его простейшие элементы выправляют тело или делают его ловким» [203] Citoyen Prévost. Véritable civilité républicaine, à lusage des jeunes citoyens des deux sexes. Rouen: Leconte, an II. P. 5. В следующем параграфе, посвященном оружию, умение фехтовать расценивается как «первейшая необходимость», но «она не имеет никакого отношения к образованию, подобающему девушкам». .