Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Стояние на коленях прямо на твердом и холодном полу церквей и прочих святилищ (у подножья придорожного распятия, на тропах к горным капеллам, в уличной грязи) порождало другие габитусы , также исторически и социально обусловленные. Они хорошо описаны иностранными путешественниками из протестантских земель: эти путешественники с горечью жаловались на «папистское ребячество», которое принуждает их «опускаться на колени прямо в грязные лужи» во время процессии Святых Даров под грозными взглядами толпы [224] Watson E. Men and times of the Révolution, or Memoirs… including his Journal of Travels in Europe and America from the year 1777 to 1842. Elizabethtown (N.Y.): Crown Point Press, 1968. P. 129: «Я с неохотой опустился на колени в грязную лужу» (Нант, март 1781 г.); Hanlon G. Confession and Community in XVIIth century France. Philadelphie: University of Pennsylvania Press, 1993. P. 232 (цитата из Теофиля де Вио, около 1618 г.). . Жизнь святых и склонность к крайностям, по меньшей мере если судить по текстам, напоминают, что «подолгу и часто стоять на коленях» было действительно опасно для здоровья. Ведь многие, наподобие аббата де Ларока, каноника Оша, скончавшегося в 1784 году, получили в результате «большую опухоль, поразившую область под и над коленом», а других духовных лиц прославила способность (то ли Божий дар, то ли следствие самодисциплины) «оставаться в церкви коленопреклоненным по шесть часов» [225] Anonyme. Vie de М. L’abbé de Laroque, chanoine et prévôt de l’église d’Auch, et grand vicaire du diocèse, par M. L’abbé***. Auch: Duprat, 1788. P. 41; Forest M. Chroniques dun bourgeois de Valence au temps de Mandrin. P. 41. . Над этой любовью к коленопреклонению немало насмехались путешественники–протестанты, видевшие в ней свидетельство порабощения как души, так и тела. Можно подумать и о других причинах. Отсутствие стульев и скамеечек для молитвы в пустых нефах церквей, частые коленопреклонения в католических ритуалах и длительность церемоний, возможно, придавали суставам верующих гибкость, но превращали службы в благочестивое и нередко тяжкое испытание. Не поэтому ли скрытые под креслами со спинкой опоры в соборах, которые незаметно облегчали каноникам обязанность долго стоять на ногах, прозвали «милосердием» (мизерикордами)?

В Мэне начала XVIII века, описанном Луи Симоном, приходская церковь могла иметь «лишь дюжину лавочек, куда усаживалось по три человека на каждую, уплачивая только пять франков за скамью; народ всегда стоял на коленях во время службы или обрядов», и только в 1772 году кюре установил «скамьи» [226] Simon L. Louis Simon, villageois de l’ancienne France. P. 107: «Это дало нам средства, из чего поддерживать церковь, а потом и улучшить ее». Подобное финансирование существовало в 1755 г. в Дулоне, в нантском регионе, где прихожане платили вступительный взнос в 6 ливров и ежегодный взнос в 10 су за фут скамьи, которая не имела спинки, чтобы не мешать тем, кто находится сзади (Croix A. Doulon, paroisse nantaise. La vie des recteurs aux XVIIe — XVIIIe siècles // Ar–Men. 1992. P. 34). Надо отметить, что в то время «selle» (скамеечка) было синонимом слова «siège» (сиденье, место). . Читая подобные тексты, лучше понимаешь страстное стремление иметь привилегию на собственную скамью в церкви и приносить свою «квадратную подушку (карро)», которая обеспечивала комфорт и символизировала превосходство. Фюретьер уточняет, что речь идет о «большой велюровой подушке или валике квадратной формы, которую дамы и епископы приносят в церковь, чтобы было удобнее становиться на колени: она также служит знаком отличия. „Это дама с карро” [227] Dame de carreau — это также бубновая дама. ( Прим. пер. ) . У жен дворян шпаги были карро с серебряными галунами. А у жен дворян мантии — только с шелковым шитьем» [228] Furetière A. Dictionnaire universel. Article «Carreau». Эти церковные «умягчения» в 1752 г. еще удивляли провинциалов, но они соответствовали распространившейся моде на подушки в кроватях, будь то у бедных людей или у богатых эротоманов. Об этой моде свидетельствуют нотариальные списки и фривольные романы (Péret J. Paysans de Gâtine au XVIIIe siècle. P. 208; Cryle P. Breaking the furniture in erotic narrative: towards a history of désire // French Studies. 1998. Vol. 57. No. 4. Pp. 409–424 (в особенности с. 410)). Способствовали ли такие мобильные аксессуары в постели разнообразию «любовных поз»? . Ожесточенные войны за право возложить часть своего тела (ягодицы, локоть или колени) на изящную подпорку велись не среди одних придворных. О праве на табурет в Версале рассказывал не только Сен–Симон, но и более простонародные мемуары, а также многочисленные юридические документы, которые описывают сходные перипетии как в сельских церквях, так и в соборе Боссюэ в Mo [229] Le Roy Ladurie E., Fitou J.–F. Saint–Simon ou le Système de la Cour. Paris: Fayard, 1997. P. 89; Raveneau J.–B. Journal. Pp. 18, 23, 49, 58, 68, 85. .

Кюре Равено несколько страниц своего «Сборника» посвятил тому, что он назвал «тяжбой за места» между его викарием и местными нотаблями по поводу права занять скамьи хора. В связи с этим он очень хлопочет о том, чтобы в нефе были сделаны и установлены новые скамьи: там он собирался обучать детей закону Божьему, мальчиков и девочек отдельно [230] Эта половая сегрегация, к которой стремились проповедники Контрреформации, была реализована, по крайней мере на картинке, некоторыми иллюстраторами сельской жизни (см.: Bouet A., Perrin О. Breiz–Izel. Р. 78; Rétif de la Bretonne N. Pl. 9). . Также он сдавал эти коллективные сиденья внаем наиболее щедрым прихожанам, что породило новые ссоры среди них. Его поведение говорит о современности взглядов, поскольку такая практика еще не стала общепринятой. Тем не менее его внимание к этой мебели продиктовано не только пастырскими обязанностями: когда он пишет, кто имеет право на кресло или стул на всех собраниях, где он бывает (епархиальные синоды и даже последняя протестантская ассамблея в Бри), то исходит из уважения к сану и особенно из желания оказать почести преосвященству — это входило в непосредственные обязанности священника. Возможно, причины такого его внимания к этой теме намного прозаичнее «войны» педагогов–гигиенистов XIX века «за скамьи»: у него болят ноги. В те времена меблировка хижин и даже домов священников почти не включала в себя удобных сидений, «сидеть [означало] опуститься на сиденье, отдохнуть. Сесть на скамьи, стулья, наместо, на траву, на землю» [231] Croix A. Le clergé paroissial, médiateur du changement domestique? Quelques remarques méthodologiques, quelques résultats // Annales de Bretagne. 1987. P. 470; Pirson J.–F. Le Corps et la Chaise. Pp. 75–83; Roche D. Histoire des choses banales. P. 190; Furetière A. Dictionnaire universel. Article «Asseoir». .

На первый взгляд, перечисление из словаря Фюретьера, книги времен Людовика XIV, удивляет. Странный перечень мест, где можно отдохнуть сидя! Аббат–лексиколог упоминает знакомые нам специально созданные сиденья, которые как бы удваивают тело сидящего (ведь у них есть спинка, ножки, ручки), и добавляет к ним список природных мест, пригодных для сидения. Мы видим, как здесь старинные обычаи (садиться прямо на пол и использовать для сидения неровности почвы) сочетаются с новыми веяниями. Эти веяния совпадают по времени с распространением скамей в учебных заведениях [232] Замечательный анализ культурного разнообразия осанок и сидений, с которыми они связаны, см. в: Pirson J.–F. Le Corps et la Chaise. В том, что касается отхожих мест, см.: Guerrand R.–H. Les Lieux. Histoire des commodités. Paris: La Découverte, 1985; Prion P, Mémoires d’un écrivain de campagne au XVIIIe siècle. P. 68 (покупка стула с дыркой в Пуатье в июне 1722 г.); о позднем появлении скамеек в школах см.: Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. Екатеринбург: Изд–во Урал, ун–та, 1999. С. 158). и подушек в кроватях рабочего люда, а также с появлением «кресел уединения» и других «удобств» для испражнения, редких за пределами городов. Не стоит удивляться тому, что в определении из «Универсального словаря» противопоставляются скамья и стул, хотя в ту эпоху в результате мощного процесса аккультурации стул все больше вытеснял скамью. В Бретани XVIII века эти предметы имеют знаковые функции и отражают противопоставление двух культурных миров, все больше и больше отдаляющихся друг от друга, — города и деревни. Большая часть нотаблей и простолюдинов из города предпочитают индивидуальные стулья, тогда как крестьяне остаются верны скамьям, то есть коллективной манере «сидения» «по сельскому обычаю». Члены духовного сословия, также играющие роль потенциальных посредников между двумя культурами, пользуются обоими видами мебели — и в этом проявляется их принадлежность сразу к двум ментальным средам. Понятия интимности и скученности начинали противоречить друг другу.