Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Рисунки Оливье Перрена конца XVIII века и гравюры, отпечатанные с них для «Breiz—Izel» [233] Дословный перевод с бретонского — «Нижняя Бретань», авторы «Истории тела» пишут «Бретонская галерея». ( Прим. пер. ) , очень хорошо иллюстрируют эту мебельную иерархию и физические стеснения, которые ей сопутствовали. Только дедушка героя этой «Бретонской галереи» имеет право на кресло со спинкой, на кресло, установленное под каминным колпаком. Все остальные члены семьи должны довольствоваться табуретами, простыми скамьями или скамьями–сундуками, а то и вовсе попросту сидеть на земле, вытянув ноги перед собой, или на коленях, поджав под себя пятки. Во всяком случае, именно в таких позах во время общего обеда мужчины едят жидкую гречневую кашу из одного медного таза. Эти образы напоминают о различных способах сидеть, спать, ухаживать за собой и есть [234] Bouet A., Perrin O. Breiz–Izel. Pp. 15, 187 et passim. В издании «Бретонской галереи» 1835 г. только в нотариальной конторе имелись индивидуальные стулья. , которые зависят от периода истории и региона Франции. А вот бретонская скамья объединяет все эти обычаи и, в частности, служит «уступом для армориканских кроватей» и квашней для замешивания хлеба. В сельских районах Пуату, где распространившиеся с конца XVII века плетеные стулья вытеснили традиционные сундуки, превратив их в шкафы, имелись «солонки» или стулья–хранилища соли, которых не было в краях, свободных от габели [235] Налог на соль. ( Прим. ред. ) . Но зато здесь, как и в Нормандии, кровать отделялась от остального жилища просто занавесками из ткани разной плотности, часто зеленого цвета. В XVIII веке в Бретани и Савойе, напротив, использовали загородки из досок для того, чтобы отделить и приподнять постель, на которую приходилось буквально вскарабкиваться [236] Péret J. Les meubles ruraux en haut Poitou au XVIIIe siècle à partir des inventaires après décès. P. 491; Pellegrin N. Ruralité et modernité d u textile en haut Poitou au XVIIIe siècle. La leçon des inventaires après décès // 112e Congres des sociétés savantes. Lyon, 1987. Paris, 1988. Histoire moderne et contemporaine. T. 1. P. 377. О парижских кроватях, известных по инвентарным описям имущества умерших, см. среди прочего: Roche D. Un lit pour deux // L’Histoire, janvier 1984. No. 63. Pp. 67–69. Перина в западных районах Франции, по–видимому, клалась на матрас или на то, что было вместо него, а не на тело спящего. Слои ткани свидетельствовали о комфорте, который по–своему описан в сказке «Принцесса на горошине». . Этот вид мебели требовал весьма своеобразной сноровки: так, бретонкам из Бигудена [237] То есть юго-западной части Бретани, также именуемой Бигуден. Бигуден — традиционный головной убор жительниц этой местности. ( Прим. пер. ) долгое время приходилось стелить постель при помощи палки, чтобы выбивать и доставать белье, до которого трудно было добраться, а их посетители, например Прион из Гранд–Шартрёз, вынуждены были, «как в могиле», спать в большой кровати–кабинете [238] Паника писца, страдавшего клаустрофобией, благодарственные молитвы, которые последовали под утро, «освобождение» — все это занимает двадцать четыре строки его повествования (Prion P. Mémoires d’un écrivain de campagne au XVIIIe siècle. P. 94). .

Действительно, народным способам ложиться (а следовательно, спать, отдыхать и заниматься любовью) свойственны различные особенности, одновременно географические и социальные (их эволюцию гораздо сложнее проиллюстрировать). Но они плохо задокументированы, за исключением небольшого региона Бретани и Анжу, где потрудились протоэтнологи того времени, после Французской революции переписывавшие свое прошлое. Они оставили полублагожелательные, полуснисходительные описания. Так, бывший кюре Бенар, возможно, страдавший бессонницей, с ностальгией вспоминает ночи своего детства: «Кровати, шириной не меньше пяти футов, покрытые двумя перинами, или пуховиками, или матрасами и соломенным тюфяком, с четырьмя колоннами, поддерживающими полог из ткани зеленого или желтого цвета, и настолько вздутые или выпуклые, что собираясь лечь спать, было нелегко там устроиться без помощи стула. <���…> Ею пользовались не только домашние, но даже родственники и друзья, сколь бы дальние связи между ними ни были, ночуя по двое, а иногда и по трое в одной кровати». Интерес Перрена и Буэ к живописному кельтскому быту объясняет их внимание к проявлениям телесности, которые обусловлены характерными особенностями местной мебели. На страницах их книги, «в тысяче лье от столицы» и парижских «удобств», которые «нельзя сказать, чтобы вовсе неизвестны фермерам Боса и Нормандии», бретонская кровать с дверцами становится главным персонажем главы «Колыбель» (Ar c’havel). Это «разновидность квадратного сундука высотой по меньшей мере в один туаз [239] Французская мера длины, равнявшаяся 6 футам, то есть приблизительно 1,8 м. ( Прим. пер. ) ; отверстие, около трех квадратных футов, которое служит для залезания, плотно закрывается при помощи двух скользящих по горизонтальным кулисам панелей. Для поступления воздуха нет другого пути, кроме пространства между несколькими очень близко расположенными роликами, которые заметны на верхней части. В эту разновидность кровати очень неудобно залезать, а особенно — вылезать из нее. Человек среднего роста с трудом сможет там вытянуться; и горе тому, кто захочет приподнять голову, ибо он подвергается большой опасности удариться о верхнюю панель. Особы, которые там спят, зачастую по несколько человек вместе, редко меняют белье и никогда не моются, даже вылезая из тех грязных канав, куда их увлекают обязанности рабочих дней и пьянство праздничных. <���…> Чтобы закончить это описание, мы еще добавим, что перина и подушки — это тюки с овсом, простыни, всегда короткие, [сделаны] из грубой ткани, а одеяло — из шерсти зеленого цвета или своеобразной материи, тканой нитью из пакли и называемой ballin. Не очень процветающие крестьяне довольствуются соломой, которую они стараются как можно более равномерно расстелить в своих кроватях и скрыть простынями и одеялами. Наконец, у самых бедных нет иного ложа, кроме этой самой соломы, брошенной на землю, или, если они живут на побережье, — разновидности ленточной водоросли, называемой bizin glas. Свойство этой водоросли впитывать влагу вызывает у этих несчастных массу недугов» [240] Bouet A., Perrin O. Breiz–Izel. P. 36; Besnard F.–Y. Souvenirs d’un nonagénaire. Pp. 83–84. В городе постельные принадлежности мало отличались, даже у жителей Анжера «супруги занимали одну кровать» (Ibid. Р. 137). И в Солоне несколько человек, не супружеских пар, спали в общей постели, которая была важнейшим движимым имуществом семьи (Bouchard G. Le Village immobile. P. 99). .

Несмотря на стремление приукрасить текст и псевдомедицинские выводы (где спорят кельтомания и гигиенизм), эта «картина» для парижан представляет собой вполне реалистичное описание, полное метких деталей. Однако в нем опущены важные соображения, касающиеся ночной системы защиты, общие для всех древних деревянных постельных принадлежностей, закрытых или открытых. Создать теплое и интимное пространство в общей плохо отапливаемой комнате прежде всего означает обеспечить отдых утомленным людям, которым в течение тяжелого рабочего дня только изредка удается присесть на скамьи, табуреты и другие подвернувшиеся сиденья [241] Нотариальные посмертные описи дают поразительный обзор всех этих проблем. В особенности обращает на себя внимание то, что дерево для отопления было редкостью (Bouchard G. Le Village immobile. Pp. 96–98). Поддержание огня и способ приготовления пищи также зависели от формы очага, а также от сопутствующей утвари, более или менее многочисленной (см. о домашней утвари и типах очагов в: Lecoq R. Les Objets de la vie domestique. Ustensiles enfer de la cuisine et du foyer des origines au XIXe siècle. Paris: Berger–Levrault, 1979; Mathieu J. Analyse comparative des cuisines, Perche/Québec au XVIIIe siècle // Alimentation et régions / sous dir. de Jean Peltre et Claude Thouvenot. Nancy: Presses universitaires de Nancy, 1989. Pp. 175–183). . Но в мире, где есть страх перед ночью [242] A порой — и перед различными животными, дневными и ночными: курами и свиньями (случайными пожирателями младенцев), голодными грызунами, нежелательными насекомыми вроде комаров и мух, против которых на юге устанавливали «накомарники из сетчатого полотна» (Guibert J.–A. Voyages dans diverses parties de la France et de la Suisse… P. 369), или блохами и тараканами. Что еще хуже, ночь умножала число всех бесов преступных страстей и злобных призраков, заполнявших тьму во сне и наяву. См.: Mandrou R. Introduction à la France moderne. Pp. 77–79; Croix A. La Bretagne aux XVIe et XVIIe siècles. T. II. P. 803; Roche D. Histoire des choses banale. P. 128 sq. О защитных обрядах отхода ко сну и пробуждения см: Érasme. La Civilité puérile. P. 105; de La Salle J.–B. Les Règles de la bienséance et de la civilité chrétienne [1703] // Cahiers lassalliens (Rome). No. 19. S.d. P. 49; Prion P. Mémoires dun écrivain de campagne au XVIIIe siècle. Pp. 95, 134, О средствах борьбы с крысами и другими вредителями: Raveneau J.–B. Journal. Pp. 233, 239–240; Butel L. et al. La “Chronique villageoise” de Vareddes (1652–1830) / éd. Jean–Michel Desbordes. Paris: Éd. de l’École, 1961. P. 15 («Крестный ход в поля, чтобы их истребить: они наносили большой урон зерну»). , эти кровати должны были также защищать от постоянно угрожающих сил зла и смерти. Поскольку любая кровать может стать могилой (даже если речь идет не о «кровати–гробе»), спали полусидя на множестве взбитых подушек (и потому «их кровати слишком коротки») и защищались от внезапной смерти при помощи многочисленных мер предосторожности, которые упоминаются в учебниках хороших манер, рассказах путешественников и в иконографии: развешивали благочестивые образы, раздевались быстро и скромно, безо всякого омовения, мысленно каялись в своих грехах и молились.