Жорж Вигарелло - История тела Том 1 [От Ренессанса до эпохи Просвещения]

Церковь, даже самая запущенная, действительно была местом, полным красоты и света, где каждый мог открыть в себе или удовлетворить уже имеющиеся универсальные эстетические потребности, что сложно в повседневной бедной жизни, среди других людей, вещей, животных и дурных запахов [261] На общедоступном уровне трудно уловить подлинное «чувство природы», поскольку автобиограф прежних времен — неважно, домосед он или путешественник — редко описывает радость созерцания, пусть даже и испытывает ее, хотя бы останавливаясь «под сенью дерева» (Simon L. Louis Simon, villageois de l’ancienne France. P. 31). Зато все остро воспринимают монументальные человеческие творения. Это оправдывает описания встречающихся на пути святилищ (см.: Coignet J.–R. Cahiers du capitaine Coignet; Jamerey–Duval V Mémoires; Prion P. Mémoires d’un écrivain de campagne au XVIIIe siècle; Simon L. Louis Simon, villageois de l’ancienne France, passim). . Позолоченный запрестольный образ, бесчисленные статуи, витражи, канделябры сочетаются с запахом ладана (равно как и запахом разлагающихся тел) [262] Следует отметить, что после декларации 1776 г. в постоянно перекапываемых и плохо ремонтируемых церквях продолжали хоронить под плитами в полу (Thibaut–Payen J. Les Morts, l’Église et l’État. Pp. 411–428). , с мерцанием литургических украшений и восковых свечей. Особо надо упомянуть удовольствие, которое доставляли песнопения и молитвы, монотонное чтение или заливистое пение. В каком–то объеме религиозную музыку можно было услышать даже в самых скромных сельских церквях. Некоторые красноречивые проповедники, прибывающие с миссией или же местные, пробуждают необыкновенные эмоции [263] Определенные отзвуки этих эмоций см. в рассказе Пьера Приона (Léonard É.–G. Mon village sous Louis XV… Pp. 87–88, 231). О ценностях, текстильных и прочих, которые хранились в сельских церквях, см., напр.: Tapie V.– L. et al. Retables baroques de Bretagne et spiritualité du XVIIe siècle. Étude sémiographique et religieuse. Paris: PUF, 1972; Touvet C. Fil de foi, chemin de soie. Blois: Musée diocésain, 1993; Art des villes, art des campagnes, catalogue d’exposition. Saint–Vougay: Château de Kerjean, 1993; Aribaud C. Soieries en sacristies. Fastes liturgiques. Paris: Somogy; Toulouse: Musée Paul Dupuy, 1998. . Так, капеллану замка Обэ, видимо, лучше, чем приходскому кюре, удавалось потрясти, в прямом и переносном смысле, жителей деревни: призванный проповедовать в воскресенье перед рождеством 1754 года, он прочел «на воскресной Мессе, после Евангелия проповедь, касательно Страшного суда. Когда он провозгласил падение и разрушение всех звезд, слушатели, и в особенности женщины, ударились в плач, проливая слезы. Никогда даже самый лучший проповедник не размягчал сердца до такой степени сострадания, если говорить о телах, но в то же время не способствовал столь мягко спасению их души».

Детские воспоминания Жамре и Симона полны зачарованности тем, что они видели, слышали, обоняли и осязали в церкви — это формировало их воображение и заставляло мечтать о мирах если и не лучших, то иных. И если даже благодаря своему вхождению в мир образованных людей два хроникера действительно являются исключительными персонажами, почему их восприятие должно отличаться от восприятия их неграмотных сограждан? Разве нет в нем основы, единой для всех, даже для обитателей мельниц и лачуг, как полагал племянник Рамо, которого Дидро вывел на сцену? Вкус к переливам, вокальным и прочим, усваивается не с обучением чтению — хотя оно и облегчает это приобщение, как демонстрируют открывшиеся у Луи Симона и его семьи музыкальные таланты. Обаятельный заводила на вечерах, этот кисейщик–хроникер играл на скрипке, виоле и гобое и был столь искусен в церковном пении, что еще в детстве музыкальные таланты открыли ему двери в ризницу и позволили завязать полезные знакомства среди священнослужителей. Его дед тоже не был обделен талантами, «известный певчий в церкви, известный охотник, обладавший большой ловкостью, ибо однажды он делал «колесо» от зала до Морье» [264] Simon L. Louis Simon, villageois de l’ancienne France. P. 26 et passim. Как, вероятно, и другие авторы из народной среды, Симон полагает, что достоинство — это прежде всего дисциплина тела. Поэтому он отдельно отмечает у своего предка таланты певца или акробата, способного сделать «колесо». Заметим, что предка «настигла смерть, когда он выслеживал зимой диких уток». . Анна Шапо, будущая жена Симона, когда была служанкой в бенедиктинском монастыре, видимо, приобрела там учтивые манеры, которые отличали ее от подруг и делали завидной невестой [265] Simon L. Ibid. P. 49. Как оценить роль культурного посредничества прислуги в монастырях или у священников? .

Священники Контрреформации не упускали из виду притягательность музыки для паствы и, желая привлечь прихожан в свои церкви, умело создавали привлекательное пластическое и звуковое оформление. Когда кюре Равено вступил в управление приходом в Бри в 1676 году, он немедленно приступил к разнообразным улучшениям, в том числе предпринял реконструкцию главного алтаря, поскольку тот был «столь же неприятен взгляду телесному, сколь он свят и грозен для взгляда духовного». К тому же этот пастырь, как и многие другие, никогда не пренебрегал возможностью украсить Празднества Пасхи и Иоанна Крестителя многоголосным пением, а порой и скрипичными пьесами, так как желал превратить эти торжественные моменты литургического года в две вершины духовной жизни своих прихожан [266] Raveneau J.–B. Journal. Pp. 7, 148 et passim (о скрипках); pp. 183, 211, 241 (о рождественских песнях). Нередко случалось, что конфликты, классовые или религиозные, находили выход в кровавых драках из–за соперничающих музыкантов (Agulhon М. Pénitents et francs–maçons de l’ancienne Provence. Paris: Fayard, 1968. Pp. 60–63: скрипачи против барабанщиков в Провансе). . Правда, ему не всегда сопутствовал успех: ненастья, состояние дорог и работы в полях часто удерживали прихожан вдали от церкви. Порой его одолевали сомнения, он опасался чересчур светского обаяния рождественских песен («оставить их для камина») и отказался от предложения ансамбля скрипачей «играть на Обедне и Вечерне. Но я отблагодарил их, сказав, что мы окажем Господу большую честь звуками наших голосов, нежели этих инструментов, которые нынче стали слишком светскими из–за чересчур частого, слишком неблагодарного и даже порой преступного их использования». Эти музыканты соперничали с другим ансамблем скрипачей, который поддерживали местные нотабли и особенно королевский судья по уголовным делам. Им пришлось силой поддержать честь своей музыки и пригласившего их прихода: «произошли драки, оскорбления, удары палками, разорванные галстуки». Музыка могла очаровывать души, она порой производила побочные эффекты — хоть и кровавые, но от этого ничуть не менее «существенные», — выстраивая запутанные связи между телом и душой, интимным удовлетворением и публичным проявлением.

Жилье большей части населения оставалось неизменным на протяжении долгого времени [267] Lavisse E., Seignobos C. Histoire de la France contemporaine. T. VIII. L’Évolution de la troisième République. Paris: Hachette, 1921. P. 442. Ср. с типологией и анализом Альбера Деманжона (Demangeon A. L’habitation rurale en France. Essai de typologie // Annales de géographie. 1920. Pp. 352–375) и более поздних исследователей (Meirion–Jones G. Vernacular architecture and the peasant–house // Thèmes in the Historical Geography of France / sous dir. de Hugh D. Clout. N.Y.: Academy Press, 1977. Pp. 343–406; Collomp A. Familles. Habitations et cohabitations // Histoire de la vie privée. T. III. De la Renaissance aux Lumières / sous dir. de Philippe Ariès et Georges Duby. Paris; Éd. d u Seuil, 1986. Pp. 507–513). . Изучая дома, мы могли бы сделать выводы о трансформации психики живущих в них людей. Такое исследование возможно благодаря многочисленным и точно датированным примерам. Свидетельство приора Сеннли–ан–Солонь, датируемое приблизительно 1700 годом, особенно интересно, хотя и отмечено предрассудками не–крестьянина и человека… высокого роста. Он проклинает утопленность в землю и полумрак домов своих прихожан: «Жители не любят высоких перекрытий [потолков]. Им нравится задевать головой балки в своих комнатах, что является опасным неудобством для человека моего роста. <���…> Им следовало бы сделать [свои дома] открытыми при помощи больших окон, чтобы впустить в них воздух, тогда как они темны и годны скорее на то, чтобы служить карцером для преступников, нежели жилищем для свободных людей». Во времена «статистики» появляются бесчисленные описания крестьянского жилища, и они остаются негативными. Например, в «Статистической записке о департаменте Дё—Севре» префекта Дюпена почти все дома объявлены «слишком маленькими, утопленными больше чем на фут ниже уровня земли, зачастую без окон, получающими свет только через низкую дверь, которая к тому же почти всегда закрыта… предметы мебели нагромождены один на другой в единственной комнате» [268] Bouchard G. Le Village immobile. Pp. 94–95; Dupin C.–É. (le préfet) Mémoire sur la statistique du département des Deux—Sèvres. Niort: Plisson, an DC [1801]. P. 53; Bourguet M.–N. Déchiffrer la France. La statistique départementale à l’époque napoléonienne. Paris: Archives contemporaines, 1988. . «Прогрессистская» позиция авторов этих обобщений (они охватывают всех жителей департамента, без различия мест и классов) заставляет усомниться в неизменно неблагоприятных и намеренно креационистских утверждениях. Во всяком случае, пример Бретани, с ее многочисленными землями и особыми экономическими условиями, доказывает, что хотя количество мебели [269] В этом нагромождении, однако, есть свой порядок, о чем свидетельствует нижнебретонское «выравнивание по одной линии» (по крайней мере после революции), согласно которому занимали свои места шкаф, посудный шкаф, буфет, кровать с дверцами и иногда часы. Старинные способы расстановки мебели едва ли когда–либо будут изучены. , прислуги и скота зависит от достатка, которым располагает каждая семья, оно зависит также и от бесконечно разнообразной и свойственной каждой социальной группе способности создавать новое жилье и делить его (в прямом и переносном смысле) с течением времени.