Яков де Санглен - Записки. 1793–1831

— Я, государь, этой карты не видал.

— Она у меня, — сказал государь.

— Не выкрадена ли эта карта у Воейкова? — отвечал я.

— Нет! Она прислана к Магницкому, который ее передал Хитрово. Спасибо Балашову, который перехватил.

— Государь! Я Воейкова не знаю; но удивляюсь, как на это решиться.

— Странно, что не только Воейков, но и сам военный министр утверждают, что на посланной к Магницкому карте никаких знаков карандашом не было; следовательно, Хитрово чертил сам. Но все, Воейков виноват.

— Конечно. Хитрово мог бы ее купить у книгопродавца и чертить по своей воле.

— Вы военного министра не знаете? Я хочу вас с ним сблизить. Он человек честный и отличный генерал.

Я поклонился.

— Вот еще новость, — и, с сими словами, подал государь мне распечатанное письмо.

Я прочитал надпись: «Его высокопревосходительству м. г. Михаилу Михаиловичу Сперанскому. В Санкт-Петербург». Сбоку приписано: «Со вложением 80 т. руб. ассигн.»

Пока я рассматривал конверт, государь смотрел на меня пристально.

— Что вы так рассматриваете?

— Это получено не по почте, печатей казенных нет.

— Балашов мне письмо представил; прочтите.

Это письмо было из Киева с контрактов, в котором поляки благодарили за все доставленные им выгоды, и в знак благодарности просили принять посылаемые 80 тысяч рублей ассигнациями.

— Что скажете?

— Судя по конверту, не знаю: могли ли тут уложиться восемьдесят тысяч. Но если могли, представлены ли вашему величеству?

Государь ударил себя в лоб, сказав:

— Как мне это на ум не пришло? Письмо было уже распечатано.

— Следовательно, и деньги у него.

— Прекрасно! Я их потребую; а вам легко со Сперанским познакомиться; вы важную оказали ему услугу.

Я видел, что не столько относилось ко мне, как с досады на неудачу, и отвечал:

— Мне хотелось бы, государь! Хоть счесть эту сумму, ибо я никогда такой огромной в руках не имел.

Государь улыбнулся.

— Я доставлю вам это удовольствие, если Балашов мне деньги принесет, в чем, однако, сомневаюсь, — он сам до них охотник.

Я молчал.

Государь взял листок бумаги, что-то написал, свернул и, запечатав, сказал мне:

— Отдайте это завтра Гурьеву [161]. Кстати, купите мне «Походы эрцгерцога Карла» — это большое издание с картами. Прощайте.

Едва успел дойти до дверей, как государь меня воротил.

— Я было и забыл вам возвратить франкмасонские бумаги. Завтра вы будете разъезжать по моим делам.

И, возвращая бумаги, вручил мне незапечатанную записку с сими словами: «Покажите эту записку Беберу, а в первый раз предложите сами в ложе, чтобы он выбран был гроссмейстером. Бебер и вы мне отвечать будете во всем том, что в ложе происходить будет; но чтоб моего имени в ложах не было. Относительно протоколов лож, представляйте их мне через министра полиции. Показав записку Беберу, вы мне ее возвратите».

Вот слово в слово содержание записки: «Jе suрроsе que lе but dе lа lоде еst nоblе et tеnd à lа vеrtu, quе lеs тоуепs à у рагvеnir sоnt fоndés sur lа striсtе mогаlе еt quе toutе tеndапсе роlitique еn еst ргоsсritе. Еn се саs lа lоде jouira dе lа biеn-vеillапсе générаlе, агес laquelle, d’аргès lеsеntiment dе mоn соеur, jе ргоtègе tоus lеs brаvеs еt fidelеs sujеts, dèvоuès à sоn Dieu, à l’étаt еt à mоi. Маis роur sаvоir si lа sоciеté mаçоnique еst сопfоrmе аu but quе jе lui suрроsе, j’оrdоnnе quе lеs trаvаuх еt ргоtосоls dе сhаquе lоде mе sоiеnt ехроsés аfin dе mе ргосurеr lеséсlаirсissетепts néсеssаirеs sur lа lеgislаtiоn, lе mаintiеn du bоn оrdrе еt lа diгесtiоn dеs аffairеs. Еn саs dе désоrdrе il fаut quе jе sасhе à qui m’еn ргеndrе» [162].

На другой день, поехал я к Беберу, который крайне испугался, но утешился, узнав, что я с ним вместе буду. От него был у военного министра [163], который сказал мне по-немецки:

— Это все глупости; сердят государя, а в этом ваш Балашов великий мастер. Расстаться с Воейковым мне прискорбно будет: я к нему так привык.

Отсюда поехал я к министру финансов. Тотчас ввели меня в кабинет, и я вручил ему императорскую записку. Гурьев спросил у меня:

— Когда угодно вам получить деньги?

Этот вопрос меня ошеломил. Но я спохватился, сказав:

— Государю угодно, чтобы я их ныне получил.

— Вероятно, это вам? Мне приказано их представить государю.

Тотчас велено было одному чиновнику ехать со мной в казначейство, где мне немедленно выдали пять тысяч рублей ассигнациями. Я просто ничего не понимал. Отправить ли мне деньги через Зиновьева? Но приказа не было. Решился дождаться призвания.

Вдруг пришла мысль: не дано ли это мне, и не оканчивается ли тем моя придворная служба? Признаюсь: мысль это меня радовала; но денег без приказа оставить у себя нельзя. Дождусь: если не пришлет государь за мной, отправлю через Зиновьева.

Отношения мои к Балашову становились со дня на день хуже и затруднительнее. Он ко всему придирался и негодование свое обнаруживал так неловко, что я мог догадываться: верно, он узнал об отлучках моих.

Здесь нужно для пояснения обратиться к самому себе. Положено было, чтобы я вручал министру доклады, представляемые государю, всякий вечер в семь часов. Теперь, в этот час стал меня требовать к себе государь; какую причину я мог поставить на вид министру? Незадолго перед тем выпросил я себе в товарищи Фока [164]. Он женат был на дочери доктора Фреза в Москве. Фрез был доктором покойной моей матери, которая была крайне им довольна. Как будто в память усопшей матери, я предложил Фоку быть при мне, а он занимал незначительное место дежурного офицера, для записки получаемых и отправляемых министром писем. Я уповал, что он, из благодарности, меня не выдаст. Частые мои отлучки заставили меня открыться Фоку, и я предоставил ему, во время моих отлучек, ходить к министру с докладами, которые особенной важности не заключали [165].

Вечером в семь часов я был призван к государю. У маленького подъезда принял меня Зиновьев с сими словами:

— Государь приказал перед вами извиниться; неожиданно приехал военный министр с нужными делами. Государь просит вас здесь подождать.

Он ввел меня в маленькую уборную государя, где он изволил ежедневно переодеваться после прогулки.

— Государь приказал вас потчевать, — сказал Зиновьев, и действительно, подали чаю, сухарей и прочее, даже царскую трубку, которую я преисправно выкурил.

В девять часов провел меня Зиновьев в первый раз в большой кабинет императора.

— Мне нельзя было, — сказал государь, — не принять военного министра, но, впрочем, я, как хозяин, велел вас угощать.

Я поклонился.

— Нам более прятаться нечего. Балашов, видно, догадался, хотя явно не говорит, а очень хвалит Фока. Что это за человек?

— Он человек, государь, не дурной, но, вероятно, обольщенный важными выгодами в будущем, он меня, своего благодетеля, выдал.

— Это не рекомендация, однако доказывает человека способного. Интриганы в государстве также полезны, как и честные люди; а иногда первые полезнее последних.