Валерий Байдин - Древнерусское предхристианство

Стволы берёзок обвивали обережным венком, поясом или лентою. После этого девушки сходились попарно и пели:

Они целовали через венок крест и трижды целовались сами, дарили друг другу ожерелья и серьги, менялись крашеными яйцами. После всеобщего кумления подруги угощались лакомствами, принесенными вскладчину. Вероятно, в древнейшую эпоху кумились все селяне, парни, мужчины, [343]а также живые с душами предков. Спустя века на православную Троицу, заместившую в народно-церковном календаре Русальницу, женщины и девушки шли на кладбище и именно там завивали венки. [344] Берёзу на Руси неспроста считали особым оберегом. Из-за внешнего сходства этих белоствольных деревьев, листва которых к осени становилась золотистой, с белокожими, русоволосыми соплеменницами, берёзу называли «девичья краса». Весенним берёзкам уподобляли и белотелых русалок с зелёными волосами. В дни Русальницы становилась очевиднее символическая связь берёз, покрытых ярко-зелёной (или золотой, осенней) листвой, зеленоволосых русалок, белокожих русых девушек и всего рода русов. Русальные действа увенчивал незримый образ небесного первопредка, белоликого и золотоволосого *Руса, сотворённого Сварогом из солнечного сияния и облаков.

В конце празднества, в клечальный день совершали «проводы русалок» до будущего года. На берегу реки для них строили из берёзовых веток домки, или кущи, украшенные травами, цветами и венками. Внутрь помещали сплетённые из веток и трав изваяния «родителей» (а прежде русал) в мужской и женской одежде, ставили им хлеб-соль и пиво. Вокруг водили хороводы, пели величальные песни, веселились. После всеобщего пира чучела русалок «разоблачали» и с обетными, прощальными словами опускали в реку. Кое-где такую «русалку» во время проводов заменяли берёзкой, которую всем селом торжественно несли к реке. На берегу происходило прощание с таящимися в ветвях деревца невидимыми русалами , берёзку бросали в воду, и те незаметно уплывали. Проводы сопровождались жалобными кличами «плачами»:

У воды девушки и женщины развивали венки и пускали следом за «русалкой». Прощание с душами предков сопровождало «жалостливое» звучание дудочки-жалейки. Русалы уплывали на край земли, где река сходится с небом, чтобы через девять дней достигнуть небесной Роси и заветного ирия. Так завершалась Русальница.

В Средние века из-за строгих церковных запретов смысл прощания с русалами поменялся на противоположный: русалок не провожали с почётом, а словно нечисть «прогоняли» мётлами из сёл, с полей и берегов рек. Их нарочито пугающие, пучеглазые и зубастые изображения с криками разрывали на части и бросали в воду. Полагали, что лишь после такого «изгнания русалок» можно без опаски ходить по земле и купаться в реках. Незримые или прозрачно-водяные русалы, русалки, прекрасные самодивы, добрые берегини и покровительницы людей, превратились во вредоносных мавок, вил, самовил, лоскотух – в исчадия потустороннего мира. Однако со временем гоняющиеся за людьми русалки отдали своё имя весёлой игре «в салки».

Под влиянием церковного календаря русальные действа претерпели необратимые изменения. Их празднование было оторвано от солнечных сроков и приурочено к переходящей «троицкой неделе». Усилиями ревнителей «греческой веры» древние обряды были превращены в бесовское «позорище», скоморохов уподобили неведомым на Руси шутам (от немецкого Schaute, диалектного shote), им приписали иноземные обычаи глумов «шуток» (от древнегерманского glauma «весёлость») и непристойные издевательства (от издевать «раздевать»). В Средневековой Руси полагали, что скоморохи игрой на гуслях и пением могут обаять и человека, и медведя. Это суеверие восходило к глубокой древности: польское слово guslarstwo означало одновременно «шутовство» и «колдовство».

Письменные источники, упоминавшие русальные обряды, наполнены церковными обличениями «поганого» обычая. В них неразрывно связывались или отождествлялись слова скоморох и русалии: «егда играют русалия, ли скомороси /…/ ты же в той час пребуди дома» («Изборник», XIII век). [346]В «Слове о русалиях», написанном в Ростове в 1220 году на основе греческого жития св. Нифонта, упоминаются встреченные на городской площади около церкви «русальцы» и скоморох , «скачущий с сопельми»: вслед за ним «идяше множество народа, послушающе его, инии же плясаху и пояху /…/ бесу лукавому, иже суть русалия /…/». [347] Людей призывали строго избегать бесовских «позорищ». В церковном «Прологе» XV века обличались игрища ряженых, которые «бьяху в бубны, друзии же в сопели сопяху, инии же возложиша на лица скураты и деяху на глумленье человеком. И мнозии, оставивше церковь, на позор (зрелище) течаху и нарекоша игры те – русальи». [348]

Для обличителей «эллинских беснований» слово скоморох стало означать «дурака на потеху», обрядовое ряжение, игра музыкантов и пляски превратились в «бесчинства», а предсказания древних вещунов – в суеверные «гадания», впоследствии перенесённые на Зимние русалии. В глазах набожных христиан Русальница стала «отвратным» зрелищем ещё и потому, что православие отвергало древнюю веру во всеобщее посмертное кресение.

В течение Средневековья происходило молчаливое противление «народного православия» крайностям набожных властителей. Юный царь Алексей Михайлович в грамоте 1648 года воеводе Т.Ф. Бутурлину «Об исправлении нравов и уничтожении суеверия» постановил: «а гдѣ объявятся домры, и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякіе гуденные бѣсовскіе сосуды, то тыбъ тѣ /…/ велѣлъ вынимать и, изломавъ тѣ бѣсовскіе игры, велѣлъ жечь». [349]Вместе со скрипками, рожками, бубнами искоренялось катание на качелях и лодках, пение песен, вождение медведей и «умывание с серебра»…

Домовая резьба. Владимирская губерния. XIX в.

Изображение русалки-берегини, держащей подводных змеев. На её плечах обережный покров.