Игорь Сенченко - Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй

«Загадочное исчезновение» врача-египтянина, пишет Ш. Ишаев, конечно же, вызвало подозрения. Проконсультировавшись с известным врачом Г. Л. Василенко, Ш. Ишаев, по его словам, «выяснил, что холера не дает такой скоротечной смерти. Смерть от холеры наступает через несколько суток — от обезвоживания организма. Таким образом, — заключает Ш. Ишаев, — можно предположить, что Ибрагимов был отравлен».

Покойный консул, отмечает Ш. Ишаев, относился к своим обязанностям ревностно, дела вел энергично. И поэтому его со злобой вспоминали впоследствии «разные далили, вакили и те туркестанцы», которые «жили исключительно обиранием наших легковерных паломников». Ш. Ибрагимов «старался защитить своих соотечественников от этой саранчи, как только мог»; и всячески помогал паломникам.

В депеше начальника Департамента личного состава и хозяйственных дел МИД России послу в Константинополе А. И. Нелидову (23.08.1891) сообщалось, что «г-ну министру иностранных дел угодно было назначить вдове консула в Джидде, действительного статского советника Ибрагимова, денежное пособие на возвращение в Россию, в размере 450 рублей» (27).

В письме в одно из московских издательств исследователь жизни и деятельности Ш. Ибрагимова, житель Ташкента, Вертелецкий Владимир Петрович, упоминал о том, что бытует, дескать, предание, что дед Шахимардана Мириясовича Ибрагимова был участником вой ны 1812 г., и с русскими войсками ходил в Париж. В боях проявил доблесть и мужество, за что потомки его «жалованы были правом» учиться в Смольном институте и в Пажеском корпусе (28).

После смерти Ш. М. Ибрагимова обязанности консула временно исполнял (по март 1893 г.) секретарь (он же и врач консульства) Федор Федорович Никитников.

Окончив в 1889 г. «курс медицинских наук» в Московском университете, не зная арабского языка, обычаев и нравов арабов Аравии, он, конечно, не был в должной мере готов к дипломатической работе в Джидде. Вместе с тем, будучи человеком образованным, интересовался историей края. Подготовил несколько интересных справочных материалов о Джидде и прожевавшей в ней колонии русскоподданных.

«Весь контингент местной колонии русскоподданных, — докладывал Ф. Никитников, — составляют выходцы из Бухары и Хивы, наших среднеазиатских владений и Татарстана. Главным занятием их и средством к существованию являются торговля и отчасти ремесла». Наиболее состоятельные из них «имеют лавки» на рынке; «менее зажиточные тоже занимаются торговлей, но торгуют с лотков». Продают «преимущественно английские произведения хлопчатобумажного производства, в основном ситцы, а также набивные платки и чалмы». Некоторые из них торгуют «металлическими изделиями: ножами, бритвами, ножницами, портсигарами, а заодно и кошельками, женскими браслетами на ноги, перстнями с фальшивыми камнями, изделиями из перламутра, кораллов и янтаря в виде четок, колец и брошей». Другие подвизаются на лоточной торговле мылом, аравийскими духами и хной, а также «на единственном и всюду востребованном здесь индийском чае» (29).

Колония русскоподданных в Джидде, как следует из записок Ф. Никитникова, была небольшой. В год открытия консульства насчитывала «21 человека» (к концу 1891 г. составляла 36 чел.). Более многочисленная колония русскоподданных — около 200 человек — проживала в Мекке.

Многие из мусульман-выходцев из России, «по обычаю местных жителей владели невольниками». Вопрос этот, по словам Ф. Никитникова, являлся для консульства «крайне щекотливым»; и он неоднократно обращался к российскому послу в Константинополе за соответствующими разъяснениями и рекомендациями. Ф. Никитников полагал, что некоторые из обращений рабов в русское консульство об оказании им помощи имели под собой политическую подоплеку — инициировались бриттами и «делались с их подачи». Англичане, сообщал он, были заинтересованы в том, чтобы именно русские «сделали официальный почин в деле освобождения невольников». Имели в виду, таким образом, «поставить консульство в неловкое положение», подав повод для недовольства его поведением со стороны местного населения, крайне негативно реагировавшего на любые действия, направленные на прекращение рабства и работорговли (30).

Надо сказать, что настороженное отношение Ф. Никитникова к данному вопросу не было лишено оснований. В случае обращения раба за помощью в консульство перед русским консульским представителем, действительно, вставала дилемма: не укрыть невольника и ничем не помочь ему — значит продемонстрировать несоблюдение Россией подписанных ею договоров об уничтожении рабства, и ценой человеческой жизни купить расположение к себе местных арабов; защитить раба — значит вызвать недовольство арабов.

По депешам Ф. Никитникова можно хорошо проследить за теми действиями, что предпринимали турецкие власти по борьбе с работорговлей в Святых землях ислама. Так, в донесении послу в Константинополе Александру Ивановичу Нелидову от 12 января 1892 г., он извещал, что вслед за запретом на торговлю невольниками (1891), турки учредили в Джидде особый суд ( меджлис ), где рассматривались все дела, касавшиеся освобождения невольников. Указывал, что «с открытием этого учреждения местные власти дали свободу только десяти лицам»; что арабы отнеслись к инициативе турок крайне настороженно, даже враждебно, и потому работа суда «почила в Бозе» (31).

Несмотря на запрет на торговлю невольниками, докладывал Ф. Никитников, в Мекке, на базаре Шамие, в трех располагавшихся там домах, велась торговля рабами. В Джидде, «при существовавшем запрете иметь невольников и торговать ими, в пригороде, на берегу моря, имелся не один кишлак», где шла «неофициальная торговля неграми и абиссинцами». Купленные там рабы, будучи задержанными у городских ворот, спокойно пропускались в город после уплаты бакшиша (взятки) стражнику. Негласным комиссионером со всех сделок по купле и продаже рабов был сам полицмейстер Джидды. Более того, местные турецкие власти довольно часто распоряжались освобожденными рабами по своему усмотрению, как своей собственностью; «оставляли их у себя, дарили и перепродавали».

Запрет на торговлю рабами, отмечал Ф. Никитников, не искоренил зла, но «больно ударил по бедуинам, промышлявшим этой торговлей. Наряду со злоупотреблениями и взяточничеством властей, введенный запрет вызвал сильное неудовольствие среди арабских племен». Бедуины девяти из них, в районах Джидды, Мекки и Медины, открыто воспротивились. «Порубили в отместку телеграфные столбы» и повредили телеграфный кабель между Джиддой, Меккой и Та’ифом. Стали «захватывать караваны с хлебом и почтой», «угрожать перекрытием сухопутного сообщения между Меккой и Мединой».