Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

На разнообразие эквивалентов обмена указывает словарь. Гривна и в самом деле означала определенную единицу веса металла, но векша, веверица, куна представляли собой виды меха (беличьи и куньи шкурки). И хотя меха, несомненно, использовались в роли денег, эти слова сделались обозначением не столько конкретных предметов, сколько взаимосвязанных величин. Так, 1 гривна равнялась 20 ногатам, или 25 (а с начала XII в. — 50) кунам, или 50 резанам, или 150 веверицам. Картина запутывается из-за того, что существовали некоторые различия — в зависимости от местности и периода — в весе серебряных слитков. Большинство киевских слитков весило примерно по 155–165 грамм, что, вероятно, было связано с византийским полулитроном (около 164 грамм). Но «гривна серебра» правовых текстов — это, скорее всего, «северная» (или «тяжелая») гривна: самые крупные слитки весили до 196–205 грамм и, возможно, соотносились с полуфунтом (около 205 грамм). В XII в. «новая гривна» (или «гривна новых кун») составляла четверть «гривны серебра», т. е. по весу равнялась примерно 51 грамму серебра. Кроме металлов и мехов в роли денег могли выступать многие другие предметы. При этом желательно было, чтобы эти предметы отличались долговечностью, транспортабельностью, легко воспроизводились. Таким условиям отвечали стеклянные бусины, и, вероятно, шиферные пряслица. [633] Янин В. Л. Денежно-весовые системы русского средневековья: Домонгольский период. M., 1956. С. 42–56, 187–188; Noonan Т. S . The Monetary History of Kiev… P. 429–439.

Новгородские кредиторы были памятливы: «От Жировита къ Стоянови. Како ты у мене и чьстьное дрѣво възъмъ и вевериць ми не присълещи, то девятое лето». [634] НГБ. № 246 (XI в.). Несомненно, распространение грамотности способствовало этому. Задержки с уплатой долга не помогали отделаться от кредитора, неплатежеспособность не служила оправданием, а клятва на кресте (впервые упоминаемая здесь в связи с внутренними финансовыми отношениями) не являлась единственной гарантией. Если должник не располагал средствами, то рассчитаться с долгом заставляли поручителя, если надо — то и силой. Жировит продолжает: «А не присълещи ми полупяты гривьны, а хоцу ти вырути въ тя луцынаго новъгорожянина». Не удивительно, что такие методы могли повлечь за собой дальнейшие споры: «Отъ Судише къ Нажиру. Се Жядъке пославъ ябетника дова, и пограбила мя въ братни долгь. А я [не п]оруцене Жядку. А възборони ему, оти не п[осл]е на мя опас[а]…». [635] Там же. № 235; по поводу датировки см.: НГБ IX. С. 144.

Это возвращает нас ко времени Владимира Мономаха и городских волнений 1113 г. Мятеж киевлян вспыхнул не на пустом месте. С социально-политической точки зрения, успехи в экономическом развитии были обоюдоострым оружием. Они приносили очевидные выгоды, но могли порождать напряженность как внутри самого города, так и в отношениях отдельных городских слоев с правителем. С одной стороны, финансовые трения внутри города давали князю более широкие возможности для вмешательства в дела горожан, но с другой стороны, за княжеское заступничество надо было платить. Еще до 1113 г. периодически появлялись признаки разногласий по экономическим вопросам. В сообщении «Повести временных лет» за 1069 г., после рассказа о «деле Всеслава», содержится намек на то, что Изяслав пытался установить более пристальный контроль за рынком. [636] «Изяславъ же възгна торгъ на [Старокиевскую] гору» (ПВЛ. Т. 1. С. 116). См.: Тихомиров М. Н . Древнерусские города. 2-е изд., доп. и перераб. М., 1956. С. 187–189. В начале 1090-х гг. молодые приближенные Всеволода «начата… грабити» старых, вводя налоги и штрафы — будто бы без ведома Всеволода (как утверждает расположенный к нему летописец), так что землю разоряли не только войны, но и финансовые злоупотребления. К началу XII в. Святополк «домы бо силных до основания без вины искоренивъ и имѣниа многым отъемъ». [637] ПВЛ. Т. 1. С. 142; Киево-Печерский патерик. С. 149; Heppell . The «Paterik». Р. 169. Что одному кажется самоуправной конфискацией, для другого — разумное налогообложение, что одному представляется предпринимательством, для другого — эксплуатация. Для того, чтобы завладеть хотя бы частью нового богатства, князь вырабатывал новые приемы (налогообложение и штрафы, регулирование деятельности рынка) и наступал на старые мозоли. Рассказ из «Киево-Печерского патерика», вероятно, отражает финансовые методы Святополка. В 1097 г., во время разногласий, которые последовали за ослеплением Василька Теребовльского, судя по всему, было прервано нормальное поступление соли из Галича и Перемышля. Святополк поддерживал купцов, которые стремились нажиться на возникшем дефиците. Его план был разрушен только благодаря печерскому монаху-чудотворцу, некоему Прохору, который стал обращать в соль пепел и тем принудил купцов снизить вздутые ими цены на 80 процентов. [638] Киево-Печерский патерик. С. 152; Heppell . The «Paterik». Р. 169.

Князь никогда не мог полностью положиться на горожан, можно думать, что всегда существовала связь между преданностью их «сердца» и наполненностью их карманов. Но в этом клубке взаимосвязанных интересов заметно постепенное перемещение центра тяжести, перемещение, смысл которого проясняется в процессе событий 1113 г. и того, что за ними последовало.

Первыми, на кого обрушился тогда гнев киевлян, были, согласно сообщению источника, тысяцкий Путята и евреи. Тысяцкий являлся княжеским чиновником, отвечавшим за дела в городе, а рангом ниже его стояли сотские. [639] См.: Толочко П. П. Древнерусский феодальный город. С. 206–231. См. также: Halbach U . Der russische Furstenhof vor dem 16. Jahrhundert: Eine vergleichende Untersuchung zur politischen Lexikologie und Verfas-sungsgeschichte der alten Rus'. Stuttgart, 1985. S. 162–164. (Quellen und Studien zur Geschichte des flstlichen Europa. Bd 23). Стоит обратить внимание, что и в 1068 г. первой мишенью киевлян стал высокопоставленный представитель князя, воевода Коснячко. То обстоятельство, что тысяцкий и сотские в тексте объединены с евреями, заставляет предположить, что был усмотрен некий альянс между интересами княжеского окружения и определенными видами денежной наживы. [640] Обзор исследований по истории евреев в Киеве см.: Chekin L . The Role of Jews in Early Russian Civilization in the Light of a New Discovery and New Controversies // Russian History. 1990. Vol. 17. P. 379–394. Пространная редакция «Русской Правды» сообщает, что «Володимер Всеволодовичъ [Мономах] по Святополце созва дружину свою на Берестовемь: Ратибора киевьского тысячьского [предположительно, сменившего на этом посту Путяту, назначенного Святополком], Прокопью белгородьского тысячьского, Станислава переяславьского тысячьского, Нажира, Мирослава, Иванка Чюдиновича Олгова [Святославича] мужа…». В результате этого совещания утвердили ограничение долгового процента. Если деньги давались «до третьяго реза», то кредитор мог дважды взыскать процент, по-прежнему сохраняя права на основную сумму долга. Но если процент взимался трижды, то долг аннулировался. Термин «до третьяго реза» толкуется по разному — как 50 процентов и как 33 процента. Независимо от того, осуждала ли церковь ростовщичество, из упоминаний в некоторых берестяных грамотах вытекает, что давать в долг под процент было распространенным и общепринятым делом, а интерес в размере «до третьяго реза» считался стандартным годовым тарифом. [641] Русская Правда. Пространная редакция. Ст. 53 // ЗДР. С. 67–68; Kaiser D. Н. The Laws of Rus' — Tenth to Fifteenth Centuries. Salt Lake City, 1992. P. 26. (The Laws of Russia. Series I: Medieval Russia. Vol. 1); НГБ. № 75, 170, 332; Смоленск — 12; См.: НГБ IX. C. 154–155, a также: Русская Правда. Пространная редакция. Ст. 51. Ср. примеры, относящиеся к более позднему времени: Срезневский И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1903. Т. 3. Стб. 992.