Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Во-вторых, в соответствии с обычаем, город оставался в значительной мере самоуправляемым. «Русская Правда» складывалась медленно, в течение больше ста лет, но даже в законченном виде ее едва ли можно назвать объемистым сводом. Берестяные грамоты показывают ясно и однозначно, что горожане энергично и дотошно добивались своих прав в отношении друг друга, используя обычное право и не прибегая без нужды к помощи князя или каких-либо лиц, облеченных судебными полномочиями. Существовали общепризнанные процедуры, касающиеся, например, приглашения свидетелей, применения клятв, прав и обязанностей поручителей, [651] См.: Dewey Н., Kleimola А. Russian Collective Consciousness: The Kievan Roots // SEER. 1984. Vol. 62. P. 180–191. или способов возвращения украденного имущества. На тот случай, если кто-то проявлял упрямство, у отдельных лиц и у общин иногда существовали собственные исполнители — отроки, устанавливавшие справедливость силой. [652] НГБ. № 241, 235, 509; Старая Русса. № 6, 7, 8. Хотя многие уже умели писать, или, по крайней мере, имели доступ к письменному слову, письменное делопроизводство медленно внедрялось в систему городского самоуправления: свидетельские показания были устными, действия и решения не фиксировались на письме.

В-третьих (хотя это очевидно, но лишний раз подчеркнуть не грех), — князь оставался князем. Заимствованные представления о хагане или царе оказались ненужными, неподходящими для политической культуры разветвленной династии. Не произошло и заметной эволюции титулатуры и церемониала. Иногда того или иного князя в некоторых источниках именуют «великим». Тот или иной князь мог считаться старшим или, так сказать, первым среди равных, — но (не в обиду будь сказано множеству современных популярных исторических сочинений) киевский князь не был ни носителем официального титула «великого князя», ни субъектом, к которому применялся какой-либо набор почетных эпитетов. К князю обращались просто «князь» или, в крайнем случае, «князь и господин». Доминирующей терминологией оставались обозначения родства, а не господства. [653] Рорре А . Words that Serve the Authority: On the Title of «Grand Prince» in Kievan Rus' // Acta Poloniae Historica. 1989. Vol. 60. P. 159–184. Cм.: Slovo, II. 1, VI.1, VII.1, VIII.1 (Daniil Zatodnik. Slovo e Molenie / Ed. M. Colucci, A. Danti. Firenze, 1977. (Studia historica et philologies. Vol. 4. Sectio Slavica, t. 2)); Der Fastenbrief des Metropoliten Nikifor an den Fursten Vladimir Monomakh / Hrg. A. Dftlker. TObingen, 1985. Fol. 257a.17; 276d.15; 278b.18; 279a.6, 9, 19, etc. (Skripten des slavischen Seminars der Universitat TObingen. Bd 25). Титул «коган», применяемый к Олегу в «Слове о полку Игореве» (ПЛДР. XII в. С. 386), — преднамеренная архаизация или, возможно, отражение его связей с кочевниками. Не было также сколько-нибудь устойчивого распределения функций и должностей среди придворных князя, никакой сложной придворной иерархии, бюрократических канцелярий, — ничего из принадлежностей централизованной монархии. Князь все еще «сидел» со своей дружиной — держал совет, воевал или пировал.

Таким образом, новые явления и черты в значительной степени поглощались традиционными структурами. Но на границах нового и старого всегда существовала возможность конфликта интересов князя и общества. И смысл его состоял не в том лишь, что некоторые князья желали получать барыш побольше. Возьмем к примеру дело Жизномира. В конце XI в. он написал письмо на бересте некоему Микуле в Новгород: «Грамота отъ Жизномира къ Микуле. Купилъ еси робу Плѣскове. А ныне мя въ томъ яла кънягыни. А ныне ся дружина по мя поручила. А ныне ка посъли къ тому мужеви грамоту, е ли у него роба. А се ти хочу, коне купивъ и къняжъ мужъ въсадивъ, та на съводы. А ты, атче еси не възалъ кунъ техъ, а не ем л и ничъто же у него». [654] НГБ. № 109. Ситуация хорошо известна по «Русской Правде»: украденная раба перепродается несколько раз, а потом по всей цепочке продаж происходит серия конфликтов. Здесь проблема в том, что цепь выходит за пределы общины: Микула был новгородцем, рабу он купил в Пскове, Жизномир, как предполагают, был южанином, он был близок к дружине, или даже входил в нее. Интерес к этому делу проявляла княгиня — возможно, похищенная раба принадлежала ей. Обычай определял процедуру, но не мог предусмотреть все обстоятельства, так что потребовался «къняжъ мужъ», чтобы за определенную цену разобраться с этой историей. Вот для чего, inter alia , нужны были князья.

Городская светская верхушка имела двойственный характер — она принадлежала и к городу, и к личному окружению князя. Городские бояре могли одновременно состоять в дружине князя. Личные связи со знатью составляли суть отношений князя с городом, но статус этой группы не был однозначен. Так, в Новгороде должность посадника, первоначально — княжеского наместника, сделалась местной выборной должностью. Происходили перемены во внешних формах, посредством которых устанавливались эти личные связи. Во времена Ярослава жители города — или достаточно большая их группа — принимали князя «сердцем». Позже церемониал получил христианское оформление: в 1117 г. Мономах заставил новгородских бояр целовать ему крест, как целовали крест друг другу ссорящиеся члены княжеского рода. Со временем, по крайне мере в Новгороде, возможно, и в других местах, крестоцелование стали подкреплять письменным обязательством, в конце XII в. письменно стало подтверждаться и династическое крестоцелование. [655] НПЛ. С. 21, 205 (год 6626). Исходя из этого А. П. Толочко ошибочно утверждает, что крестоцелование использовалось только во взаимоотношениях между князьями, а горожане клялись, целуя иконы ( Толочко А. П . Князь в Древней Руси: Власть, собственность, идеология. Киев, 1992. С. 78–79). О крестоцеловании и сопутствующих документах см.: Franklin S. Literacy and Documentation in Early Medieval Russia. P. 23–24. Форма не закостенела в безжизненный ритуал, и периодический пересмотр ее был еще одним признаком нестабильности и подспудной изменчивости. Расширение экономической и законодательной деятельности князя ошибочно было бы понимать как расширение княжеской власти. Напротив, усиление самостоятельной городской верхушки все настоятельнее вынуждало князя не полагаться только на силу и на мирскую власть.

Бояре, горожане и княжеские слуги были главными, но не единственными действующими лицами на городской сцене, и не только они имели доступ к новым деньгам. Кроме тысяцкого и сотских, рассказ летописи о волнениях в 1113 г. упоминает не названную по имени невестку князя и «монастыри». Будем двигаться дальше по списку.

И в Западной Европе, и в Византии рост городов в XI–XII вв. создавал благоприятные условия для расширения участия женщин в экономической и культурной жизни. [656] См., например: Uitz E. Women in the Medieval Town. London, 1990; Laiou A. The Role of Women in Byzantine Society // JOB. 1981. Bd 31. H. 1. P. 233–260. Имела ли место аналогичная тенденция к северу от степного пояса?