Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

В середине XII в. успехи в развитии областных центров и рост числа князей и их отчин ставили новые и новые проблемы перед господствующей политической культурой. Княжеский род отвечал на этот вызов, непрерывно преобразуясь и меняя взгляды на самого себя. Иногда, впрочем, накал страстей приводил к тому, что династия была на грани утраты своей внутренней сущности. В 1173 г. Ростиславичи жаловались на то, что Андрей не уважает их княжеского достоинства и обращается с ними как с подчиненными или как с простолюдинами. Примерно через двадцать лет своим властным обращением с Ольговичами Всеволод вызвал их обиженный ответ: «Мы есмы не угре ни ляхове, но единого дѣда есмы внуци». [835] ПСРЛ. T. 2. Стб. 689, год 6703. В обоих случаях летопись дает понять, что повисла реальная угроза над представлением о правящей семье как об отдельном, привилегированном и сплоченном сообществе — в первом случае эта опасность носила социальный характер, а во втором — геополитический. И в обоих случаях обиженных тревожило то, что стиралось различие между «нами» и «ими». Это скорее не факты, а проблема их восприятия. Но культурные представления составляют неотъемлемую часть политической стратегии. Каков же был культурный контекст — или культурные последствия — политических и экономических процессов середины XII в.?

С развитием экономики и расширением династии христианская вера распространялась по землям. Чем больше процветали отчины, тем благоприятнее становилась почва для религии. Если позволяли средства, политика того или иного князя непременно включала в себя поддержку христианской культуры. А по мере того, как число князей умножалось, больше и больше новых городов и селений приобретали все положенные атрибуты официальной культуры, которая начинала просачиваться — как видимыми, так и невидимыми путями — и в сельскую местность. К концу XII в. почти все захоронения в городах были христианскими, да и на сельских кладбищах, даже в сравнительно отсталой земле вятичей, начали появляться христианские могилы, вырытые в земле, а кресты и другие символы христианства все чаще встречаются в традиционных курганных захоронениях. [836] Никольская Т. Н. Земля вятичей. С. 103–106. Общий обзор см.: Седов В. В. Распространение христианства в Древней Руси // КСИА. 1993. Т. 208. С. 3–11. Спустя две сотни лет после князя Владимира Святославича процесс обращения Руси в христианство близился к завершению на деле, а не на страницах панегириков. Пустоты заполнялись, скелет обрастал плотью, за фасадом появилась глубокая перспектива застройки. К концу XII в. земли Руси были по-преимуществу христианскими, по крайней мере — с виду, однако в некоторых случаях этот «вид» выставлялся напоказ.

Показателем христианизации служит количество и территориальное распределение вновь возводимых церковных сооружений. В XI в., например, в любой произвольно избранный момент на территории Руси над возведением каменных храмов по заказу правящего рода работало едва ли больше одной артели строителей. Такие здания строились одно за другим, а не одновременно. Строителей, которых нанял Мстислав для возведения храма Спаса в Чернигове, Ярослав перевел на строительство Софии Киевской, а там и на строительство Софии Новгородской. Известно примерно 25 каменных церквей, построенных на протяжении XI в. в пяти городах. К 1150 г. в разных местах одновременно работало не менее четырех артелей. Нам известно к этому времени около 50 новых храмов, выстроенных в восемнадцати разных городах. Строительство продолжалось или завершалось не только в старых центрах (в Киеве, Чернигове, Переяславле, Полоцке, Новгороде), оно начиналось не только в недавно приобретших вес и важность отчинных центрах, таких как Смоленск, Галич и Владимир Волынский, оно велось и в городах поменьше — в Новгороде Северском, Новогрудке, Пскове и Дорогобуже. Общее число известных нам каменных церквей, построенных к концу века, достигло примерно двухсот; они рассредоточены по 35 населенным пунктам. [837] Раппопорт П. А . Древнерусская архитектура. СПб., 1993. С. 246–262. Присутствие солидных, монументальных христианских святилищ перестало быть исключительной привилегией, редким экзотическим украшением узкого кольца избранных городов. Церкви превратились в обычную, стандартную черту городского пейзажа. По всей земле русов густо всходили свои маленькие киевы.

Из Киева шли основополагающие образцы и авторитетные примеры, которыми, в частности, определялось, как должна выглядеть церковь. Почти все каменные церкви XII в. были построены в целом по одному плану: крест под куполом, или крест в квадрате — как правило, с одной главой. Существовало много различных приемов строительства и вариантов осуществления этого плана, с многочисленными модификациями и украшениями, но серьезных отклонений от него почти не было, и строители не проявляли стремления изобретать или заимствовать другие схемы. Известные образцы ротонд и четырехлистников можно сосчитать по пальцам одной руки (три в Галиче, один в Киеве), причем они не вызывали подражаний и не влияли на архитектуру других храмов. [838] Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Л., 1982. № 6, 188, 196; ср. № 142. (АСССР САИ. Выл. Е1–47). Происходило это не потому, что строительство являлось занятием узкого круга специалистов, к которому не допускались чужаки. Странствующие артели строителей были местными, но для надзора за осуществлением проекта нередко нанимали и иноземных «мастеров» (источники пользуются этим заимстованным термином): в Перемышле и в Звенигороде в 1110–1120 гг. это были, вероятно, поляки; мастера, работавшие в 1140-х гг. в Галиче, а в 1150-х перебравшиеся в Суздаль, возможно, были венграми; когда же Андрей Боголюбский начинал грандиозное строительство во Владимире-на-Клязьме и в своей резиденции — в Боголюбове, он созвал «изъ всѣх земль всѣ мастеры». [839] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 351; распространенное утверждение, будто мастеров прислал Фридрих Барбаросса, основано на сомнительных сведениях, приведенных историком XVIII в. В. Н. Татищевым. См., однако: Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV вв. М., 1961. Т. 1. С. 329–342. О возможном влиянии архитектуры Закавказья, в частности, армянской см.: Могитич I. Р., Могитич Р. I. Особливості техніки мурування і архітектурних форм Галицько-Волинського зодчества (X–XIV ст.) // Археологія. 1990. № 4. С. 56–68. Монополия Византии была нарушена, но вкусы остались консервативными, так что пришлые мастера согласовывали свои проекты с особенностями местной традиции.

Одно заметное исключение любопытным образом подтверждает это правило, или привычку, вошедшую в правило. В середине 1140-х или в начале 1150-х гг. епископ Новгородский Нифонт заказал построить небольшую, но щедро расписанную фресками церковь в Спасо-Преображенском монастыре, стоявшем в устье реки Мирожи, возле Пскова. С 1147 г. Нифонт был в ссоре с Киевом из-за внутрицерковных дел, причем его позицию поддерживал Константинополь. Связано это с его ссорой или нет, но, кажется, епископ пригласил византийского или балканского мастера для надзора за осуществлением строительства в Мирожском монастыре. Здание было задумано таким, каких на Руси еще не бывало, но какие встречаются в провинциях Византии: угловые секции с западной стороны были гораздо ниже крыши главного нефа и трансепта, так что церковь напоминала крест снаружи, а не куб, образующий крест внутри. Источник замысла был вполне почтенным, но наверное, местным жителям показалось, что церковь выглядит неправильно, не так, как они привыкли, а потому и вообще не совсем похожа на церковь. Или, может быть, просто на заниженных углах собиралось слишком много снега. Так или иначе, из практических ли соображений или из эстетических, или из тех и других одновременно, но западные углы подняли до высоты центрального креста, и церковь приняла привычную форму куба. Такова была сила принятых образцов. [840] См.: Мильчик М. И., Штендер Г. М . Западные камеры собора Мирожского монастыря во Пскове // Древнерусское искусство: Художественная культура X — первой половины XIII в. / Под ред. А. И. Комеча, О. И. Подобедовой. М., 1988. С. 77–94; постройка датируется 1144–1148 гг. в статье: Демичева Н. Н . О датировке памятников домонгольского зодчества в Пскове // КСИА. 1989. Т. 198. С. 112–117.