Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Андрей создавал свой новый Киев во Владимире-на-Клязьме, а не в более старых городах — Ростове или Суздале. Подобно тому, как в «Киево-Печерском патерике» особо отмечено, что дед Андрея, Владимир Мономах, возводя первые церкви на северо-востоке, подражал Киеву, автор посмертной похвалы Андрею выделяет элемент подражания: резиденция Андрея в Боголюбове была расположена от Владимира «толь далече, яко же Вышегородъ от Кыева». [857] ПСРЛ. T. 2. Стб. 580. Именно из Вышгорода Андрей привез чудотворную икону Владимирской Богоматери, ставшую защитницей Владимира, а потом и Москвы. Область получила своего собственного святого миссионера в лице Леонтия, якобы замученного язычниками епископа Ростова, который был прислан из Киева в 1070-е гг. и чьи нетленные мощи были найдены в земле в 1160-х гг. Центральный храм Владимира был посвящен Успению Богородицы (ок. 1158–1160), по примеру церкви Печерского монастыря. Если воспользоваться образами Илариона, можно сказать, что город Андрея сиял великолепием, золотом куполов, золотыми сосудами и украшениями. Как и в Киев, въезжали во Владимир через монументальные Золотые ворота. [858] ПСРЛ. Т. 1. Стб. 367–368; Т. 2. Стб. 580–583, 593.

Однако в поисках авторитета Андрей и Всеволод обращались на только в Киев, но и в Константинополь. Владимир-на-Клязьме был Киеву ровней, а не просто его производным. Икона Владимирской Богоматери происходила из Константинополя и была привезена на Русь вместе с киевской иконой «Пирогощей» Богоматери. Самое раннее Житие Леонтия Ростовского, написанное, вероятно, в XII в., утверждает, что епископ был родом из Константинополя. Мало того, Андрей демонстративно ввел новый праздник Покрова Богородицы, отмечавшийся 1 октября, и не жалел средств на его утверждение. Такого праздника не было в Киеве, и даже в Константинополе не существовало точного соответствия, хотя замысел или повод для праздника был почерпнут из византийского источника: им послужил рассказ о явлении Богоматери во Влахернском храме, содержащийся в Житии тезоименитого князю Андрею Боголюбскому святого Андрея Салоса (Андрея Юродивого). [859] См.: Ryden L. The Vision of the Virgin at Blachernae and the Feast of Pokrov // Analecta Bollandiana. 1976. Vol. 94. P. 63–82.

Особое значение нового культа Андрей продемонстрировал постройкой церкви Покрова на Нерли. Для церкви Покрова, возведенной в середине 1160-х гг., после победы Андрея над волжскими болгарами, было выбрано весьма необычное место. Ей не нужно было стараться привлечь к себе внимание на фоне построек цитадели, рынка или дворца. Она стояла одна, у изгиба реки, примерно в километре от Боголюбова, как будто охраняя дорогу к князю. Сейчас Андрееву церковь Покрова воспринимают как маленькое чудо гармонической простоты, скромное, но изящное строение, стоящее в мирном согласии с сельским пейзажем. Но это впечатление анахронистично. Строительство храма Покрова на Нерли было громадным предприятием, в ходе которого природная среда претерпела серьезные изменения. Здание занимало гораздо большую площадь, чем теперь, когда оно лишилось своей галереи, а травянистый бережок, на котором оно так удачно стоит, является, на самом деле, мощной искусственной насыпью, сооруженной для того, чтобы противостоять половодью, и облицованной известняком. Это была не уединенная сельская церковь, а монументальное свидетельство мощи княжеской власти, находящейся под небесным покровительством. С каждой стены храма смотрит на нас вырезанная из камня фигура увенчанного короной царя Давида.

Начатое Андреем продолжил Всеволод. Точная датировка многих литературных памятников, имеющих отношение к Андрею, затруднительна — здесь и Повесть о его победе над болгарами, и тексты, связанные с культом Покрова и Леонтия Ростовского, и повествование о чудесах иконы Владимирской Богоматери. Во всяком случае, некоторые из них, как и посмертное похвальное слово Андрею, содержащееся в летописи, относятся ко второй половине XII в. Андрей весьма успешно занимался возвеличиванием своей личности, однако прижизненная его слава возросла еще больше в свете его смерти, которую воспринимали как мученичество, наподобие мученической смерти Бориса и Глеба. Андрея Боголюбского изображали идеальным правителем, равным царю Соломону — своей мудростью, своими строительными и военными деяниями, при этом щедрым к нуждающимся, покровителем чернецов и черниц. [860] ПСРЛ. т. 1. Стб. 368. Всеволод продолжил его начинания. У построенного Андреем в 1158–1160 гг. Успенского собора было три нефа и один купол. После пожара 1183 г. Всеволод перестроил церковь, почти вдвое увеличив ее площадь, которая была расширена в трех направлениях, так что получилось здание с пятью нефами и пятью куполами. Андрей поместил мощи Леонтия в раку, а Всеволод внедрял официальный культ святого. [861] Lenhoff G . Canonization and Princely Power in Northeast Hus': The Cult of Leontij Rostovskij // Die Welt der Slaven. 1992. N. Г. Bd 16. p. 364–377. Если на фасадах Андреевой церкви Покрова на Нерли были резные фигуры царя Давида, то фасады придворной церкви Всеволода — Димитриевского храма во Владимире, украшенные гораздо более причудливой резьбой, представляют не только Давида, но и Александра Македонского. Кажется, Всеволод также приветствовал более или менее регулярное использование эпитета «великий» в своем княжеском титуле. [862] Cм.: Poppe A. Words that Serve the Authority: On the Title of « Grand Prince» in Kievan Rus' // Acta Poloniae Historica. 1989. Vol. 60. О строительстве при Андрее и Всеволоде см.: Brumfield W. С. A History of Russian Architecture. Cambridge, 1993. P. 44–56. Особенно см.: Воронин H. Н . Зодчество Северо-Восточной Руси XII–XV вв. Т. 1. С. 193–494.

Все это само по себе ничем не угрожало авторитету Киева, как программа Ярослава в XI в. сама по себе ничем не грозила Константинополю. Любому правителю можно, да наверное и должно быть в своей земле Соломоном, Давидом и даже Александром. Киевский летописец, в целом не расположенный к Андрею, приписывает ему лишь стремление «самовластець быти всѣй Суждальской земли». [863] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 520. Разница, конечно, состояла в том, что Киев никогда не был дальней пограничной заставой Византии, а Суздальская земля для правителей Среднего Днепра служила аванпостом. Превращение глухого угла в могущественную отчину шло не совсем гладко, и шероховатости особенно заметно проявляются в отношениях Андрея с той единственной на Руси инстанцией, которая представляла собой действительно централизованную иерархию — в его отношениях с церковью.

Каждый князь русов рассчитывал иметь влияние на управление своей церковью, inter alia и при назначении на высшие церковные должности. В конце концов, это он платил — строил церковные здания, ему и музыку заказывать. Но меняющийся баланс в отношениях между местной и киевской властью не только открывал перед местными князьями новые возможности — в виде создания своих епископий, но и давал новые поводы для разногласий с матерью русских городов. Кто из князей мог влиять на назначения иерархов церкви, каких именно, в какой степени? Являлась ли митрополия символом и воплощением общединастического единства или анахронизмом, отзвуком устаревшего политического устройства? Возникавшие вопросы были скорее практическими, чем теоретическими, и Андрей Боголюбский не первым испытывал трудности в их разрешении.