Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

За пределами района Среднего Поднепровья князь появлялся лишь эпизодически, и влияние его политической власти на рядовых жителей хвойных лесов было незначительным. География захоронений в ямах, зарегистрированных в конце X и в XI вв., показывает, что влияние княжеской власти, равно как соблюдение христианских обрядов, распределялись неровно. Силы и возможности Владимира были, вероятно, всецело поглощены удержанием контроля над опорными пунктами от Старой Ладоги (которую надо было восстанавливать после опустошения ярла Эрика) до устья Днепра, а также созданием пояса из поселений городского типа вокруг Киева. Область, с которой собиралась дань в виде рабов или сырья, простиралась на север и на восток почти беспредельно, и задача обратить всех тамошних жителей в христианство или каким-либо иным образом регулировать их жизнь не входила в ближайшие планы Владимира. Такие племена, как радимичи, кривичи и вятичи, сохранили свои индивидуальные обряды и обычаи, даже еще больше подчеркнув племенные особенности своеобразными для каждого племени украшениями, которые, кажется, получили распространение уже после обращения Владимира в христианство. Их запугали, но полностью не подчинили. Спустя два поколения после посещения Бруно Киева, поездка представителя киевской династии «въ вятичи» была все еще деянием, заслуживающим внимания, по крайней мере, в собственных глазах этого представителя. [334] Владимир Мономах в кн.: ПВЛ. Т. 1. С. 158. Земли вятичей не были относительно Среднего Поднепровья много дальше, чем земли печенегов, «самых ужасных и жестоких из живущих в мире язычников». [335] Epistola Brunonis… Р. 100. Владимир не мог сам контролировать все разбросанные на большом пространстве опорные пункты, однако для проведения своей политики ему было необходимо держать в подчинении некоторые самые удаленные центры. Такова была какое-то время ситуация в Городище-Новгороде, где Владимир мог положиться на своего искушенного в политике дядю. Но Владимир, кажется, больше, чем его предшественники, использовал своих сыновей для того, чтобы нейтрализовать других родственников или иные княжеские кланы, которые остались на политической арене в 970-х гг. Так, Добрыня был в конце концов заменен на своем посту наместника Новгорода Вышеславом, одним из сыновей Владимира, рожденным от чешской наложницы. Впоследствии, после смерти Вышеслава, Владимир назначил в Новгород Ярослава, одного из своих сыновей от Рогнеды. Другие его сыновья — по-видимому, считавшиеся самыми способными и хотя бы внешне преданными ему, представляли Владимира в тех местах, которые были относительно плотно заселены, где появились представители знати или где была угроза вторжения со стороны иноземных правителей. Князья были посажены в Ростове — недалеко от Сарского городища и в Муроме, по соседству с волжскими болгарами, которые так и не были подчинены; в ближней земле — у древлян, которых удалось подчинить, но не ассимилировать; в Турове, где прежде правил Туры; а также в одном из червенских городов — в современном Владимире Волынском, который был основан недавно и получил языческое имя Владимира — здесь можно видеть указание на то, что князь еще раньше всерьез заинтересовался этим городом. До той поры, пока всемогущий pater familias продолжал здравствовать, распределение трудов и забот о процветающих пограничных территориях между сыновьями было разумно и выгодно. Можно было надеяться, что правильно понятый личный интерес и определенное чувство уважения к родителю вынудят сыновей действовать в согласии с ним, обеспечивать безопасность торговых путей и регулярность поступления дани. Но даже «новый Константин» не мог жить вечно.

В конце 1040-х гг. Иларион, священник церкви Св. Апостолов в княжеской резиденции в Берестове, находившейся рядом с Киевом на юге, обратился с риторическим словом к князю Владимиру. Иларион призывал князя восстать из могилы и взглянуть на свое наследие, порадоваться тому, как славно и достойно его сын продолжает начатое им дело: «и на земли не беспамятна оставилъ сыномъ твоимъ. Въстани Виждь утробу свою! Виждь милааго своего! Виждь красяащааго столъ земли твоей, и възрадуйся и възвеселися!». [336] Молдован А. М . «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. С. 98; Franklin . Sermons and Rhetoric. P. 23–24. Этим возлюбленным сыном и наследником по предначертанию свыше был князь Ярослав, в крещении Георгий, правивший Киевом до 1054 г. Он вошел в историю как Ярослав Мудрый — покровитель учености, строитель великого города («величьствомъ сиающь», как восторженно писал Иларион), свойственник всех королевских родов Европы благодаря брачным союзам своих детей, законодатель, основатель великолепного храма Св. Софии, мерцавшего золотом мозаик, творец и олицетворение золотого века Киевской Руси. По словам летописца, «отець бо сего Володимеръ землю взора и умягчи, рекше крещеньемь просвѣтивъ. Сь же насѣя книжными словесы сердца вѣрных людий; а мы пожинаемъ, ученье приемлюще книжное». [337] ПВЛ. T. 1. C. 102.

Но Иларион был панегиристом, а не современным историком. Его задачей было создать картину царящего при Ярославе умиротворения, торжества добродетели, славного осуществления предначертаний Всевышнего. На деле же эта картина была далеко не столь благостной, как в его пышном описании. Никакого благопристойного перехода власти в новые руки после смерти Владимира в 1015 г., никакого мирного вокняжения его любимого сына и наследника не произошло. Вместо этого началась затяжная грязная междоусобица, в ходе которой многочисленные сыновья Владимира, опираясь на наемников из ближних и дальних земель, стремились перегрызть друг другу горло. Ярославу удалось восстановить хоть какое-то подобие отцовской власти лишь после того, как все одиннадцать его братьев, о которых до нас дошли сведения, либо умерли, либо были убиты или лишены свободы. Этот процесс затянулся на целых двадцать лет, в связи с чем возникают важные вопросы, касающиеся законности прав династии и самых основ княжеской власти.

До нас дошло довольно много (по критериям рассматриваемого периода) источников сведений о конфликтах, последовавших за смертью Владимира. Междоусобные войны 1015–1019 гг. получили особенно широкий резонанс, так что существуют их обстоятельные описания как местного, так и иноземного происхождения. Интерес местных авторов к данным событиям был особенно острым из-за того, что двое младших участников конфликта, Борис и Глеб, были впоследствии причислены к лику святых. Благодаря этому, в дополнение — а иногда и в опровержение — к сообщениям летописи, мы располагаем двумя агиографическими сочинениями, посвященными данным святым. Это, во-первых, «Чтение», составленное монахом Киево-Печерского монастыря Нестором в конце 1070-х или в начале 1080-х гг., а во-вторых, анонимное «Сказание», которое датировали предположительно и по-разному — от середины XI до начала XII в. [338] Тексты см. в изд.: Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Приготовил к печати Д. И. Абрамович. Пг., 1916. Самый ранний текст «Сказания» опубликован в «Успенском сборнике» (стб. 8–26, с. 42–71); tr. Hollingsworth . The Hagiography. Источником более сжатым, составленным вдали от места событий, но находящимся гораздо ближе к ним по времени, являются соответствующие фрагменты в латинской хронике Титмара, епископа Мерзебургского, который умер 1 декабря 1018 г. Они представляют собой донесения очевидцев — саксонцев, служивших в армии польского короля Болеслава. Отдельные отрывки текста дошедшей до нас рукописи написаны рукой самого Титмара. [339] Текст см. в издании: Holtzmann . Die Chronik. Относящиеся к этим событиям выдержки с подробнейшим комментарием см.: Назаренко А. В. Немецкие латиноязычные источники IX–XI вв.: Тексты, переводы, комментарии. М., 1993. С. 131–205. См. также: Свердлов М. Б. Латиноязычные источники по истории Древней Руси: Германия, IX — первая половина XII в. М.; Л., 1989. См. также в целом менее надежный рассказ в хронике Галла Анонима. Наконец, существует пространная, но поздняя и туманная версия событий в «Саге об Эймунде», читающаяся в составе рукописного сборника исландских саг конца XV в., известного как «Flateyjarbok». [340] Текст см. в издании: Flateyjarbok / Ed. S. Nordal. Akranes, 1945. Vol. 2. P. 199–218; tr. Palsson H., Edwards P . Vikings in Russia: Yngvar's Saga and Edmund's Saga. Edinburgh, 1989. P. 69–89; Рыдзевская E. А . Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.: Материалы и исследования. М., 1978. С. 89–104.