Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Оставшись без своих польских подручных, Святополк вновь стал уязвим. При повторном наступлении Ярослава ему пришлось бежать на юг и снова собирать отряды печенегов. Решающая битва произошла в 1019 г. на Альте, «на мѣстѣ, — говорит летописец, тонко чувствующий поэтическую сторону возмездия, — иде же убиша Бориса». Знаком высшей справедливости было то, что Ярослав одержал на этом месте великую победу. Святополк опять пустился в Польшу, но будто бы заболел в дороге и умер. А Ярослав, которому повезло не в первый и не в последний раз, «сѣде Кыевѣ, утеръ пота с дружиною своею, показавъ побѣду и трудъ великъ». [351] ПВЛ. Т. 1. С. 97–98.

Конец Святополка еще не означал ни завершения конфликта между братьями, ни того, что Ярослав, утвердившись в Киеве, завоевал авторитет отца. Он разрывался между своими владениями. Когда он пребывал на юге, к Новгороду начинал проявлять нежелательный интерес его племянник Брячислав Полоцкий. [352] Там же. С. 99 (в лето 6529). Когда же Ярослав сидел в Новгороде, еще один брат — Мстислав Тмутараканский норовил занять вакантное место в Среднем Поднепровье; об этом думали и печенеги, ранее помогавшие Святополку и Болеславу. Четвертая и последняя фаза борьбы за престолонаследие оказалась и самой длительной, растянувшись с 1019 по 1024 или 1026 г. Брячислав Полоцкий представлял собой для Ярослава всего лишь досадную помеху, настоящим и серьезным соперником был Мстислав, который, опираясь на свой оплот на берегу Керченского пролива, сумел сделаться влиятельной фигурой в Приазовье и восточном Причерноморье. Кажется, Мстислав не пытался ударить прямо по Киеву, но примерно в 1024 г. перенес свою ставку на север от степей, в Чернигов, т. е. укрепился в угрожающей близости от Киева. Братья по всем правилам собрали войска и сразились в битве при Листвене. Победа досталась Мстиславу, пришельцу с дальнего юга.

Однако за этим последовало нечто беспрецедентное. По идее, дальше в летописи должно было говориться примерно так: «И Ярослав бежал, а Мстислав воссел на отчем столе в Киеве». Но там нет ничего подобного. Вместо того, чтобы снова толкнуть маятник междоусобицы, братья решили положить ей конец — признать друг друга, разделить земли между собой и постараться впредь жить в мире. Мстиславу, сидевшему в Чернигове, достался левый, т. е. восточный берег Днепра с землями, традиционно относившимися к этому уделу, в том числе и Тмутаракань. Ярославу отошел правый, западный берег и связанные с ним земли, включая Новгород и Киев. И все же Ярослав испытывал беспокойство. Два года он провел в Новгороде, пока не набрал достаточно большого войска, чтобы чувствовать себя в безопасности поблизости от Мстислава. Наконец, в 1026 г. он вернулся в Киев, подтвердил договор с Мстиславом, «и уста усобица и мятежъ, и бысть тишина велика в земли». [353] Там же. С. 100.

Удачливость Ярослава была под стать его терпению. В 1036 г. [354] Или, возможно, в 1034–1035 гг.: рукописи «Повести временных лет» здесь расходятся в распределении событий по годам. См.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 150; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 138. Аргументы в пользу датировки 1034-м г. см.: Dimnik М. The «Testament» of Iaroslav «The Wise»: A Reexamination // Canadian Slavonic Papers. 1987. Vol. 29. P. 371. Мстислав отправился на охоту, заболел и умер. У него не осталось сыновей (по крайней мере, сведениями о них мы не располагаем), поэтому его брат Ярослав «перея власть его всю». Так, наконец, вследствие осторожности, везения и по счастливой случайности, благодаря которой он остался в живых, и уж во всяком случае не в результате законного перехода власти от отца к сыну, Ярослав «бысть самовластець Русьстѣй земли», [355] ПВЛ. T. 1. C. 101. став преемником отцовского наследия. Правда, на всякий случай ему все же пришлось посадить в Пскове под замок последнего оставшегося в живых брата Судислава, а отдельная ветвь рода по-прежнему владела Полоцком. И все же, несмотря на эти оговорки, Ярослав получил-таки весомую награду за двадцати летние труды.

Сам по себе перечень стычек и примирений между братьями значит не так уж много: путаница имен, местностей, битв, еще одна гнусная история о рвущихся к власти беспринципных авантюристах, заставляющая вспомнить о приходе к власти самого Владимира сорока годами ранее с помощью сомнительных средств. Внешне дело обстояло именно так, но какова же была суть этих событий? Почему, после тридцатилетнего единовластного правления Владимира, процесс восстановления порядка в династии оказался таким тяжелым, ожесточенным, беспорядочным? Чтобы в этом разобраться, надо прежде всего взглянуть на проблему сквозь призму источников.

Источники местного происхождения заставляют взглянуть на проблему с нравственных позиций, представляя борьбу между братьями как столкновение добра и зла. Зло олицетворяет Святополк, прозванный Окаянным и подстрекаемый дьяволом к братоубийству ради вожделенной власти, низостью превосходящий самого Каина. Борис и Глеб — воплощение погубленной невинности, жертвенные агнцы, безропотно встретившие свою участь со смиренной и благочестивой молитвой на устах, принявшие страдания и смерть по образу Христа. [356] См., например: Fedotov G. Р . The Russian Religious Mind. (Vol. 1): Kievan Christianity. The 10th to the 13th Centuries. Cambridge, Mass., 1946. P. 94 –110; см. также выше, примеч. 9. Такие противопоставления вполне уместны в житиях, другие же виды источников отражают иные ценности. Например, в «Саге об Эймунде» норманны под началом Эймунда, находясь на службе у Ярислейфа (т. е. у Ярослава), придумывают остроумный план свержения его соперника Бурислафа: они пригибают к земле дерево, незаметно протягивают от него веревку к шатру Бурислафа, а ночью отпускают дерево, так что шатер взвивается вверх и улетает в лес. Тут застигнутого врасплох и беззащитного Бурислафа убивают. Эймунд привозит Ярислейфу отрубленную голову Бурислафа и с гордостью повествует о своей уловке. [357] Palsson H., Edwards P. Vikings in Russia. P. 81–84. Здесь героизм измеряется дерзостью и хитростью, а не христианским смирением. Из того, что мы знаем (а знаем мы немного), можно считать, что Святополк поступал сообразно нормам, принятым в его среде, или что он был отъявленным мерзавцем, или что он соединял в себе и то, и другое.

Как отделить представления о добре и зле, присущие участникам описанных событий, от моральных критериев тех, кто потом рассказывал о них? И как узнать, насколько далеко могли заходить рассказчики, подгоняя реальные факты к своим нравственным, политическим и литературным меркам? Повествования источников противоречивы. Некоторым исследователям кажется, что за сообщениями местных источников скрывается заговор. Самые упорные приверженцы теории заговора видят за этими сообщениями грандиозную маскировку, чудовищную ложь, цель которой — не только утвердить культ Бориса и Глеба, но и скрыть истинного злодея: злодей этот — сам Ярослав, любимый сын и наследник Владимира. Ключ к истине, согласно этой теории, кроется в «Саге об Эймунде»: герой саги по имени Бурислаф, в котором обычно видят соединение образов Святополка и Болеслава, [358] Cook R . Russian History, Icelandic Story, and Byzantine Strategy in Eymundar þаttr Hringssonar // Viator. 1986. Vol. 17. P. 65–89; Джакcoн T. H . Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее соседей X–XIII вв. // ДГТСССР. 1988–1989 (1991). С. 160. вместо этого отождествляется с Борисом. Подобно Борису, и в отличие от Святополка или от Болеслава, Бурислаф в саге был убит варяжскими наемниками по приказу брата. Однако в саге братом-убийцей оказывается не Святополк, но Ярислейф/Ярослав.