Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Внутреннее убранство храма поражало своей роскошью, стены были богато украшены. Наверху в центральной части красовались мозаики: главное место в центральной апсиде занимала фронтальная фигура Богоматери во весь рост, а под ней проходил мозаичный фриз с изображением Христа, причащающего апостолов; огромный лик Христа Вседержителя глядел с небес центрального купола, а над трансептами помещались преобразовательные [431] Планы в масштабе см.: Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Л., 1982. С. 118–132. (АСССР САИ. Вып. Е1–47); о традиционных пропорциях см.: Большакова Л. Н. Метрический анализ древнерусских храмов XI–XII вв. // Древнерусское искусство: Художественная культура X — первой половины XIII в. С. 112–119. и повествовательные циклы из Ветхого и Нового Заветов. Все вместе являло классический византийский микрокосм, создававший атмосферу ожившей священной истории. Специалисты насчитывают примерно 177 оттенков мозаики» преимущественно синих, зеленых и сияющих золотом. Нижние стены были покрыты фресками, эта техника была дешевле мраморной облицовки, которой непременно отделали бы стены подобной церкви в Византии (в Киеве своего мрамора не было), но не менее выразительна. [432] См.: Lazarev V. N . Old Russian Murals and Mosaics. London, 1966. P. 31–64, 225–243; Лазарев В. H. Мозаика Софии Киевской. М., 1960; Левицкая В. Л . Материалы исследования палитры Софии Киевской // ВВ. 1963. Т. 23. С. 105–157.

Св. София Ярослава Мудрого была самым настоящим византийским храмом, только стояла не в Византии. Ее построили византийские архитекторы и мастера, — возможно, та же артель, что начала по заказу Мстислава строительство Спаса в Чернигове, которые пользовались в работе византийскими приемами. Ее украшали византийские художники, нередко применяя византийские материалы: часть смальты для мозаик была привозная, часть произведена на месте, под руководством византийских же мастеров. [433] О способе ее изготовления см.: Рорре A . The Building of the Church of St. Sophia in Kiev. P. 42–43. Мастера, — безусловно, с одобрения Ярослава, — приспосабливая церковь к местным особенностям, не старались скрыть источники, которыми был вдохновлен проект. Напротив, ее «греческий» характер афишировали, даже тогда, когда его можно было бы сделать не столь заметным. Все надписи на мозаиках были сделаны по-гречески, а не на церковнославянском языке. То же касается украшений, ближе относящихся к частной жизни князя: стены лестниц, ведущих на галереи, были расписаны сценами из жизни константинопольского двора, с изображением ипподрома, музыкантов, охоты. Эти напоминания о присутствии императора помещались там, где их могла видеть княжеская семья, поднимаясь к себе на галерею. [434] Эту роспись часто считают изображением развлечений местных жителей; см., однако, работу: Тоцкая И. Ф., Заяружный А. М . Музыканты на фреске «Скоморохи» в Софии Киевской // Древнерусское искусство: Художественная культура X — первой половины XIII в. С. 143–155.

Итак, культурные заимствования переносились в самой прямой и непосредственной форме — такова была мода середины XI в. По завершении строительства Св. Софии Киевской, византийская артель была направлена в Новгород, чтобы и там возвести храм Св. Софии, но размерами поменьше. И здесь, по примеру Киева, новое здание храма не только изменило вид города, но и способствовало перемещению его парадного центра: новая церковь возвышалась над «Новым городом», значительно превосходя все строения старого Городища. [435] О переходе от Городища к Новгороду см.: Мühlе Е. Von Holmgardr zu Novgorod: Zur Genesis des slavischen Ortsnamens der Ilmensee-Metropole im 11. Jahrhundert // Ex oriente lux: Melanges offerts en hommage au professeur Jean Blankoff, a l'occasion de ses soixante ans. Bruxelles, 1991. Vol. 1. P. 245–252. Примерно в то же самое время, хотя и без участия Ярослава, храм Св. Софии был воздвигнут в Полоцке. Единственные дошедшие до нас предметы начала XI столетия, относящиеся к престижной сфере материальной культуры — монеты, чеканенные Владимиром, Святополком и Ярославом, сопровождались легендой на славянском языке. Но начиная с середины XI в. на печатях князей и церковных иерархов появляются греческие надписи. Именно греческая письменность предназначалась для публичного обозрения, общественные здания возводились в византийском стиле, под опекой византийских мастеров, и были отмечены явными символическими признаками византийского духа. Возможно, греческий язык использовался во время богослужений в храме Св. Софии. [436] Franklin S. Greek in Kievan Rus' // Homo Byzantinus: Papers in Honor of Alexander Kazhdan / Ed. A. Cutler, S. Franklin. Washington, 1992. P. 69–81. (DOP. Vol. 46).

Все это зримые воплощения проводимой Ярославом культурной политики. В то же время в загородной княжеской резиденции в Берестове Иларион, настоятель храма Св. Апостолов (в этом посвящении, кстати, тоже явственно звучит эхо императорского Константинополя), создавал не менее значительный словесный памятник. Его «Слово о законе и благодати» стало первым и лучшим из известных ныне произведений киевской риторики. Главными задачами этого сочинения было, во-первых, уяснить и прославить место крещеной Руси в священной истории, а во-вторых, воздать хвалу достижениям Владимира, а за ним и Ярослава.

Переход в новую веру означал, помимо всего прочего, совершенно новое восприятие времени и пространства. Взамен местных языческих представлений о космологии, сохранявшихся в устной передаче, русам была представлена всемирная история, которую уже не одно столетие систематизировали и толковали в еврейской, классической и христианской письменной традиции. Приняв христианство, русы включились в ранее чуждую им систему пространства и времени. И Иларион взял на себя задачу отыскать для них место на этой карте, доказать, что они попали туда не случайно, а по воле Провидения, и тем самым показать достоинство, смысл и предначертанность свыше политики их правителей. В то время как архитекторы и ремесленники Ярослава создавали образы, представляющие могущество князя как христианского и мирского правителя, Иларион, идеолог Ярослава, закладывал основы мифа о месте русов в христианской истории. В обоих случаях утверждение величия Руси было неотделимо от демонстрации ее причастности к более широкому миру: быть русом значило принадлежать к христианскому миру.

Первая часть рассуждений Илариона была теоретической, в ней объяснялись сущность и структура священной истории, смысл двух разделов мировой Книги: Закон и Благодать, Ветхий Завет и Новый, оправдание и спасение, рабство и свобода, тень и свет истины. Он иллюстрирует свои мысли средствами библейской типологии, т. е. понимая Библию как исторически (в виде линейной смены событий), так и фигурально (при этом события Ветхого Завета оказываются прообразом событий Нового Завета). В частности, Иларион анализирует историю служанки Авраама, Агари, и его жены Сары, и их сыновей Исмаила и Исаака: служанка Агарь и ее сын Исмаил олицетворяют рабство и время служения Закону, а жена Сара и ее сын Исаак — свободу и приход Благодати. Второй раздел в изложении Илариона исторический: Новый Завет был в свое время прообразован, и он осуществился, когда пришло время; Закон был для иудеев, а Благодать — для всех народов, и вот русы тоже стали христианами. Таким образом, получалось, что решение Владимира входит составной частью в божественный план судеб человечества и что в этом смысле будущее христианство Руси предначертано уже в рассказе об Агари и Саре. От теории и истории Иларион переходит к восхвалению: он повествует о чуде, благодаря которому уверовал Владимир, вдохновленный сказаниями «благовѣрьний земли гречьскѣ». И, наконец, доходит до Ярослава и его покровительства культуре (а следовательно, как нетрудно догадаться, и собственному труду Илариона над этой проповедью!).