Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Так в зданиях, изображениях и словах, созданных руками архитекторов, художников и книжников, Ярослав сумел перенести в Киев дух Константинополя.

Но все-таки картина получилась не совсем константинопольская. В существенных деталях к ней примешивались местные особенности. Например, обосновывая величие земли русов под рукою Божией, Иларион сумел построить схему, все элементы которой он позаимствовал из Византии, но при этом избежал византиноцентристской имперской телеологии: идею о том, что Византийская империя как христианское продолжение Римской империи (в правление первого императора которой Бог стал человеком) возникла по Божественному предопределению как земное воплощение вселенской веры. Для византийцев история вела к триумфу Византии, для Илариона же русы занимали собственное место «въ всѣхъ языцѣх», отмеченных Благодатью, а не служили придатком империи «ромеев», как называли себя византийцы. [437] Об основах византийской имперской телеологии см.: Podekalsky G. Byzantinische Reichseschatologie. Miinchen, 1972; Mango C. Byzantium: The Empire of New Rome. London, 1980. P. 189–217.

Развивая идею величия, авторитета и законности правления Ярослава, его сотрудники создали сложный сплав, черпая материал из различных источников, как новых, так и старых, содержащий воспоминания не только о Константинополе, но и о Ветхом Завете, о хазарском правлении, о местных родственных узах. Владимира называли «подобниче Великааго Коньстантина», «новый Костянтинъ великого Рима», Давидом, наделенным царскими достоинствами («милостынею яко гривною и утварью златою красуяся»), [438] Молдован A. M . «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. С. 96, 99 (л. 191а, 194а); Franklin . Sermons and Rhetoric. P. 23, 25; ПВЛ. T. 1. C. 89. Об этой традиционной теме в Византии см.: New Constantines: Papers from the Twenty Sixth Spring Symposium of Byzantine Studies. St. Andrews, March 1992 / Ed. P. Magdalino. Aldershot, 1994. но Иларион, кроме того, величает его как «великааго кагана нашеа земли» и восхваляет его «славных» отца и деда (хотя они и были язычниками). [439] Молдован A. M . «Слово о законе и благодати». С. 91 (л. 1846); ср. С. 78, 92 (л. 168а, 185а, 186а); Franklin . Sermons and Rhetoric. P. 17; cf. p. 3, 18. Величие Ярослава определялось при помощи столь же многочисленных ассоциаций: оно связывалось с Константинополем через фрески Св. Софии и весь ее архитектурный замысел, с Христом через портрет дарителя, с Владимиром — через родство и равный духовный подвиг. Если во Владимире Иларион видел Давида, то в Ярославе — Соломона. В надписи, нацарапанной на стене храма Св. Софии, Ярослав увековечен как «царь» — этим славянским словом, происшедшим от «цезарь», называли и ветхозаветных царей, и византийских императоров. В другой надписи он назван «каганом». [440] Высоцкий С. А . Древнерусские надписи Софии Киевской. Киев, 1966. Вып. 1. № 8, 13. С. 39–41, 49–52 (№ 13 датирована здесь серединой столетия). По имеющимся сведениям, Ярослав усиленно прививал культ своих убиенных братьев Бориса и Глеба, чья гибель в семейной распре стала мученичеством и уроком христианского смирения, чистоты и почтения к брату. Он мог без ущерба для себя подчеркивать, что его отец и двое братьев удостоены божественной милости, так как это свидетельствовало о величии всего его рода: может быть, в отдельных случаях при передаче власти и возникали неприятности, но в целом семья, три ближайших члена которой претендовали на святость, заслуживала особой чести. По византийским представлениям, родственные узы не являлись достаточным основанием для признания законности власти. Однако при небольших модификациях привозная вера могла не заменить собой, а укрепить местные политические традиции.

По словам Илариона, род Ярослава, его славные предки «не въ худѣ бо и невѣдомѣ земли владычьствоваша, нъ въ Руськѣ, яже вѣдома и слышима есть всѣми четырьми конци земли». [441] Молдован А. М . «Слово о законе и благодати». С. 92 (л. 185а); Franklin . Sermons and Rhetoric. P. 18. И действительно, иностранные государи, судя по всему, разделяли взгляд Ярослава на его престиж и законное место среди них. Его сестра Мария (Добронега) вышла за польского короля Казимира; три его дочери — Елизавета, Анастасия и Анна, были выданы одна за Гаральда Хардрада, другая за венгерского короля Эндре I, а третья за Генриха I Французского. Из сыновей Ярослава Изяслав был женат на сестре Казимира, Гертруде, Святослав, вероятно, — на внучатой племяннице германского императора Генриха III, а Всеволод породнился с семейством византийского императора Константина IX Мономаха. [442] Hellmann М . Die Heiratspolitik Jaroslava des Weisen // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. 1962. Bd 8. S. 7–25.

Общая картина или своего рода фасад, возникший в результате меценатской деятельности Ярослава и создания сети внешнеполитических связей, отличалась полнотой, завершенностью, широкой постановкой больших проблем, величием в решении крупных задач. Это говорило о выходе русов на историческую арену; быть может, не в качестве новой породы завоевателей или первооткрывателей, но, по крайней мере, как самостоятельного и подлинно христианского народа с подлинно христианским правителем, пребывающим в своем Втором Константинополе, под защитой Богородицы и св. Софии, на холмистом правом берегу Днепра, как то предсказал сам св. Андрей. Если именно так воспринимали все это местные жители и приезжие — купцы и сановитые люди, Ярослав, наверное, вполне мог быть доволен.

Однако в 1043 г., в то самое время, когда уже воплощался в камне храм Св. Софии, Ярослав организовал крупный военный поход на Константинополь. Флотилия, имевшая на борту свыше 10 тысяч воинов под началом старшего сына Ярослава, новгородского князя Владимира, отплыла вниз по Днепру, чтобы пересечь Черное море и атаковать Константинополь. Итогом стал полный разгром русов. Причины похода породили много споров. Если бы мы ничего не знали о пропаганде, которую вел в Киеве Ярослав, этот поход не вызывал бы особого удивления: северный владыка, князь русов, тесно связанный с варягами, возобновляет воинственную традицию предков. Но как объяснить это нападение на Константинополь на фоне замыслов Ярослава сделать Киев вторым Константинополем? Неужели вся его культурная политика была на самом деле направлена против Константинополя и имела целью установить равенство Киева в ответ на имперские претензии Византии? [443] См., например: Толочко П. П . Древняя Русь: Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 82–83.

Подобные вопросы, звучащие довольно часто, порождены упрощенным подходом к соотношению между идеологией и политикой. Византия никогда не представляла прямой угрозы для Киева. Движение военных сил всегда шло в противоположном направлении. В междоусобную войну 1015–1019 гг. были вовлечены войска едва ли не со всего мира, известного русам, но как раз византийцы являлись в этом отношении заметным исключением. Даже в качестве идеи претензия Византии на универсальность своей власти строго ограничивалась бывшими землями Римской империи (и потому существование независимой Болгарии воспринималось как оскорбление), эта претензия никогда не простиралась к северу от степей, на земли, где жили народы, которых византийцы были склонны называть «скифами» или «гиперборейскими скифами». [444] О византийских именах, применявшихся для обозначения русов, см.: Бибиков М. В. Византийские источники по истории Руси, народов Северного Причерноморья и Северного Кавказа (XII–XIII вв.) // ДГТСССР. 1980 (1981). С. 34–78. C другой стороны, как явствует из этих наименований, византийцы вполне могли смотреть на русов сверху вниз. Византийские авторы редко признавали за русами такое же достоинство, какое те приписывали себе сами, Ярослав же явно заботился о престиже своей страны и уважении к ней. Согласно византийским источникам, предлог для похода 1043 г. был вполне банальным: какой-то знатный «скиф» был убит во время рыночной ссоры в Константинополе. Мы не знаем, какие глубинные причины заставили Ярослава дать столь весомый ответ на такой мелкий инцидент, но этот его шаг соответствует настойчивому стремлению князя заставить весь мир воспринимать его всерьез. Это была реакция не на слишком большое внимание со стороны Византии, а на недостаток внимания. [445] Shepard J . Why Did the Russians Attack Byzantium in 1043? // BNJ. 1978/1979. Vol. 22. P. 147–212. Демонстративно константинопольский стиль меценатства Ярослава не обязательно находится в противоречии с его походом на Константинополь в 1043 г.