Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Вне района Среднего Поднепровья и его северных форпостов (Полоцка и Новгорода) все еще преобладало язычество, и церкви приходилось бороться дольше и упорнее, чтобы утвердиться на новых землях. Например, ростовские легенды повествуют о священниках-миссионерах, претерпевших гонения от местного населения в середине XI в. [484] См.: Lenhoff G . Canonization and Princely Power in Northeast Rus': The Cult of Leontij Rostovskij // Die Welt der Slaven. 1992. N. F. Bd 16. S. 359–380. В 1070–1080 гг. зафиксировано наличие епископов в Ростове, но потом на целых полвека епископская кафедра здесь, кажется, опустела.

Дикость неприрученного северо-востока (с точки зрения христианина с юга) встает во всей красе в рассказе «Повести временных лет», написанном со слов самого известного из информаторов летописца, — киевского тысяцкого Яна Вышатича. Согласно сообщению летописца за 1071 г., в Ростовской земле случился голод, и двое волхвов из Ярославля отправились вверх по Волге и по Шексне, внушая людям, что во всем виноваты богатые женщины, которые якобы накапливают и прячут продовольствие. Поэтому люди «привожаху к нима сестры своя, матере и жены своя. Она же в мечтѣ прорѣзавше за плечемь, вынимаста любо жито, любо рыбу, и убивашета многы жены и имѣнье ихъ отъимашета собѣ». [485] ПВЛ. T. 1. C. 117. В это время Ян Вышатич находился на Белоозере, собирая дань для сидевшего на юге князя. Таким образом, волхвы оказались прямыми его конкурентами в борьбе за избытки местной продукции, не говоря уже о сердцах и умах населения, которое активно поддерживало волхвов. Жители Белоозера отказались выдать волхвов Вышатичу, который требовал их на том основании, что они находятся под властью его князя. Неумелая попытка захватить волхвов силой кончилась убийством священника, сопровождавшего Вышатича. Наконец белозерцы уступили, но лишь после того, как Ян Вышатич пригрозил им, что останется у них на целый год, если они не выдадут ему волхвов. После любопытного богословского спора, завершившегося традиционным состязанием пророчеств (когда язычник не может предсказать свою собственную смерть), Ян велел убить волхвов; но он решился сделать это, лишь отъехав на безопасное расстояние от враждебно настроенных белозерцев.

Распространение веры было ограничено не только в географическом отношении, но и в социальном. Насколько медленно шла ее экспансия из центра к окраинам, настолько же неуверенно она продвигалась от политической элиты в нижние слои общества. Довольно поздние данные, относящиеся к 1070–1080-м гг., когда миновал почти век с момента официального крещения, говорят о том, что даже в главных городах народные массы могли проявлять непостоянство и нетвердость в соблюдении обряда и в вере. В 1070-х гг. в Новгороде какой-то волхв так напугал горожан своими пророчествами, что они «раздѣлишася надвое: князь бо Глѣбъ и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва. И бысть мятежъ великъ межи ими». Чтобы одолеть языческого соперника, оспаривавшего его авторитет, князь прибег к тому же приему, что Ян Вышатич — к довольно нечестному состязанию пророчеств: «И рече Глѣбъ: "То вѣси ли, что ти хощеть быти днесь?" "Чюдеса велика створю", — рече. Глѣбъ же, вынемь топоръ, ростя и, и паде мертвъ, и людье разидошася». [486] Там же. С. 120.

Наличие такого же социального контраста явствует из более надежных сообщений современника, митрополита Иоанна II (ок. 1077–1089). Одной из обязанностей Иоанна было давать практическое руководство подчиненному ему духовенству по вопросам, с которыми оно сталкивалось в своей пастырской деятельности. В этих целях Иоанн написал серию «Канонических ответов», в которых высказал свои взгляды и суждения по различным вопросам, о которых у него просили совета. Это самое раннее из дошедших до нас сочинений подобного рода, дающее редкую возможность взглянуть на повседневные заботы духовенства, на христианство, каким оно было в жизни, без риторических, историографических и агиографических прикрас. Большинство ответов Иоанна касается вопросов ритуальной или сексуальной чистоты, например, допустимо ли использовать для одежды шкуры животных, есть которых непозволительно? Должно ли считать женщину, похищенную при набеге язычников, прелюбодейкой? Но Иоанн сообщает и такие сведения, которые проливают свет на социальные вопросы: «Яко же еси реклъ, оже не бываетъ на простыхъ людехъ благословенье и вѣнчанье, но боляромъ токмо [и] княземъ вѣнчатися; простымъ же людемъ, яко и менышщѣ поймаютъ жены своя с плясаньемь, и гуденьемь, и плесканьемъ». [487] Вопросы 14, 26, 30 // РИБ. Т. 6. Стб. 7, 14–15, 18.

Иларион подчеркивал, что обращение народа в христианство было мгновенным и всеобщим: «и не бы ни единого ж противящася благочестному его [Владимира] повелѣнию», и «въ едино время вся земля наша въславѣ Христа», и «еуаггельскы громъ вси грады огласи». [488] Молдован А. М . «Слово о законе и благодати». С. 93 (л. 187а); Franklin . Sermons and Rhetoric. P. 19. Это утверждение не подтверждается территориальной и социальной географией распространения новой веры. Даже сто лет спустя после крещения Владимира христианство было институционализировано лишь в отдельных местах. И даже в главных центрах княжеской власти христианской веры придерживался лишь тонкий верхний социальный слой. Киевская церковь все еще была миссионерской церковью в языческой земле, с опорой на города, с преимущественно иностранным высшим административным персоналом, — словом, церковь правящего социального слоя. Постепенно вера расходилась по новым городам, просачивалась в более низкие социальные слои, но эпоха набожного крестьянства, живущего по всей земле русов, была еще далеко впереди.

И все же христианство утверждалось, и церковь росла. Конечно, вышеприведенные слова Илариона являются преувеличением, но и в рамках ее существования, которые становились все шире, церкви хватало хлопот. Ей нужно было возводить и поддерживать культовые здания, содержать иерархию служителей, пасти свое стадо, укреплять нетвердых в вере, убеждать сомневающихся, объяснять вероучение.

За все это надо было платить. Как потребитель, не располагающий средствами принуждения, церковь не могла содержать себя самостоятельно, и тем более расширяться, если бы о ней не заботились те, кому она служила, и те, кто стремился ее укреплять. Главным источником доходов церкви была княжеская десятина, т. е. десятая часть поступлений в княжескую казну. Введение десятины приписывается Владимиру. Как сообщается в «Повести временных лет», в 996 г. он объявил, что намерен давать «церкви сей святѣй Богородици от имѣнья моего и от градъ моихъ десятую часть». [489] ПВЛ. Т. 1. С. 85. О соответствующих текстах см.: Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X–XIII вв. С. 76. Поэтому построенная Владимиром дворцовая церковь Богородицы называлась Десятинной церковью. Более детально дарение Владимира описано в документе, известном как «Церковный устав князя Владимира». К сожалению, «Устав Владимира» много раз перерабатывался в последующие века, так как он использовался для придания законности и древности различным распоряжениям правителей. Многочисленные сохранившиеся редакции Устава отражают практику от XII и до XV в. Вероятно, Владимир действительно даровал церкви десятую часть чего-то, но из «его» Устава нельзя понять, что именно входило в эту десятину. Мы даже не знаем точно, был ли вообще составлен по этому поводу письменный документ. «Повесть временных лет» рассказывает, как он «положи» письменную «клятву» в церкви, но нет каких-либо других сведений о применении в это время письменных документов в княжеской администрации.