Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Механизм этих процессов никем не был описан. Повседневные пастырские наставления мирянам в известной мере отражены в пенитенциалах. Очень редко провинившихся из числа людей, которые принадлежали церкви, подвергали столь примерному наказанию, что сообщение об этом попадало в нарративные источники. В 1058 г. холопу епископа Луки Новгородского по имени Дудика отрубили нос и руки за клевету на своего господина. Четверть века спустя митрополит Иоанн II уточнял, что упорствующих в своей преступной деятельности волхвов «яро казнити на възбраненье злу, но не до смерти убивати, ни обрѣзати сихъ тѣлесе: не бо приимаеть [сего] церкъвное наказанье и ученье». В конце 1160-х гг. епископа, обвиненного в противозаконных действиях, князь передал митрополиту (Константину II), который велел вырвать преступнику язык, отрезать правую руку и выколоть глаза «яко злодѣю и еретику». На рубеже XIII в. смоленский монах и проповедник, обвиненный духовенством и епископом, подвергся суду и был оправдан в присутствии местного князя. Не удивительно, что в судебных делах на столь высоком уровне, среди участников которых присутствовали византийцы, звучали отголоски византийских традиций — участие гражданских властей в суде по серьезным церковным делам (особенно при обвинении в «ереси»), применение калечащих наказаний наряду с аргументами против этих наказаний. [505] РИБ. Т. б. Стб. 4 (Вопрос 7); ПСРЛ. Т. 1. Стб. 356; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 552–553; НПЛ. С. 182–183; Розанов С. Л . Жития преподобного Авраамия Смоленского и службы ему. СПб., 1912. С. 10–11. О византийских дискуссиях см., например: Macrides R . Nomos and Canon on Paper and in Court // Church and People in Byzantium / Ed. R. Morris. Birmingham, 1990. P. 61–85, особенно p. 83; Мезенцев И. П . Смертная казнь в толковании Феодора Вальсамона // ВВ. 1992. T. 53. С. 53–61.

Ничего подобного этим вопросам мы не встречаем в уставах, потому что их создателей заботило нечто иное. Следствием пересечения полномочий духовной и светской власти становился значительный рост того, что мы теперь назвали бы «стоимостью издержек» для гражданского кошелька. Поэтому князья изобретали более гибкие способы деления своих доходов с церковью. Эти перемены отражены в «Уставе Ярослава». Если Ярослав и мог быть автором далекого и невосстановимого теперь прототипа устава, носящего его имя, то сохранившиеся его редакции воплощают нормы, относящиеся к периоду не ранее XII в., а в основном — к более позднему.

В «Уставе Ярослава» содержалось три важных нововведения. Во-первых, в нем не просто перечислены преступления (как в «Уставе Владимира» и в Смоленской грамоте). Подобно «Русской Правде», он назначает за них наказания — возмещение, штраф, заключение (но не калечащие наказания). Например, в статье 3 перечислены взыскания за изнасилование: «Аще кто пошибаеть боярьскую дщерь или болярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а менших бояр — гривна золота, а епископу — гривна золота; а нарочитых людей — 3 рубли, а епископу 3 рубли; а простой чади — 15 гривен, а епископу 15 гривен, а князю казнити». [506] См. в «Краткой редакции»: ЗДР. С. 168; в «Пространной редакции» на протяжении всего текста вместо слова «епископ» употребляется слово «митрополит». См., например: Kaiser D. H . The Laws of Rus' P. 45 (то же: ЗДР. С. 189). Вводя фиксированные штрафы в пользу церковных судов, князь одновременно проявлял и щедрость, и строгость. Во-вторых, «Устав» дает понять, что во многих случаях установленные штрафы служили не единственным взысканием за проступки, что в дополнение церковь могла определять свои собственные (не названные в тексте) наказания согласно каноническому праву [507] «Краткая редакция», ст. 12, 14, 15, 18, 19: ЗДР. С. 169; ср. Kaiser D. H . The Laws of Rus'. P. 46–47 («Пространная редакция», ст. 14, 16, 17, 21, 23). и что дополнительное (тоже неназванное) наказание мог наложить еще и князь. [508] «Краткая редакция», ст. 2, 3, 4, 7, 8, 13, 16, 26 и след.: ЗДР. С. 169–170; ср. Kaiser D. H . The Laws of Rus' («Пространная редакция», ст. 2, 3, 4, 7, 9, 15, 18, 32 и след.). Ср. послание патриарха Германа митрополиту Кириллу I (ок. 1224–1233), в котором выражен протест против светского вмешательства в дела церкви: РИБ. Т. 6. Стб. 82–84. Тем самым совместная юрисдикция по делам преступлений против церкви стала шире. Теперь она охватывала развод, прелюбодеяние и двоеженство, наряду с похищением. В-третьих, «Устав Ярослава», напротив, передал церкви основные штрафы, а не десятину, за целый спектр таких гражданских дел, которые также рассматривает «Русская Правда»: поджоги, остригание бороды, некоторые случаи краж. [509] «Краткая редакция», ст. 13, 27, 28; «Пространная редакция», ст. 15, 32, 33.

«Устав Ярослава», таким образом, не являлся ни систематическим кодексом для утверждения канонического права, ни установлением всех наказаний, которые могли быть наложены за то или иное преступление. Как нам кажется, он был, главным образом, документом о даровании церкви доходов, либо из традиционных источников, либо из княжеской казны. По сравнению с «Уставом Владимира» или со Смоленской грамотой, он представляет собой слияние княжеских и церковных полномочий, раздел добычи, а не четкое распределение сфер власти, эволюцию того же самого процесса, посредством которого, как мы видели, изменилась сущность самой десятины.

Углубившись в «Устав Ярослава», мы слишком далеко ушли от самого князя Ярослава, от середины XI в. и от самой благодати, сопутствующей распространению веры. Иногда мы можем увидеть Русь времен Ярослава, лишь рассматривая двойной фасад: тот, что возвел он сам, покровительствуя различным начинаниям, и тот, что возвели вокруг него поколения потомков. Нас заставили отклониться от темы позднейшие дополнения в письменных памятниках. Это не случайно. Современники, преемники и историки представляли время Ярослава как период первоначального расцвета письменной культуры, когда социальные и духовные сферы применения письменности множились и варьировались, когда семена, брошенные в почву Владимиром, дали буйные всходы. Насколько же плодоносен был сей вертоград слова?

Недалеко от вершины Старокиевской горы, в нескольких метрах к западу от остатков фундамента церкви Богородицы, или Десятинной, находится маленький гранитный памятник в честь князя Владимира как просветителя земель русов. Грубо выбитая современная надпись представляет собой выдержку из «Повести временных лет», в которой говорится, что Владимир брал сыновей знатных родов «и даяти нача на ученье книжное. Матере же чадъ сихъ плакаху по нихъ, еще бо не бяху ся утвердили вѣрою, но акы по мертвеци плакахуся. Сим же разданномъ не ученье книгамъ, събысться пророчество на Русьстѣй земли, глаголющее: "Во оны днии услышать глусии словеса книжная, и яснъ будеть языкъ гугнивых"». [510] ПВЛ. Т. 1. С. 81; ср. Книга пророка Исайи 29:18; 32:4. У этого памятника Владимиру возле церкви Богородицы есть близнец — стоящий прямо на западе от храма Св. Софии памятник князю Ярославу Мудрому как основателю первой библиотеки на Руси. И здесь современное посвящение подсказано летописью, в которой рассказывается, как Ярослав «любимъ бѣ книгамъ, и многы написавъ положи в святѣй Софьи церкви». [511] ПВЛ. Т. 1. С. 103. Современные памятники отражают образ, созданный древними панегиристами, полностью воспринявшими общее для средневековья представление о государе-меценате, государе-просветителе, благодаря которому народ пожинал плоды учености, пил из источника знаний, вкушал нектар образованности. По словам летописца, «велика бо бываеть полза от ученья книжного; книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обрѣтаемъ и въздержанье от словесъ книжныхъ. Се бо суть рѣкы, напаяюще вселеную, се суть исходища мудрости; книгамъ бо есть неищетная глубина». «Ни къ невѣдущиимъ бо пишемь, — заявлял Иларион, — нъ прѣизлиха насыштыыемся сладости книжныа». [512] Там же. С. 102–103; Молдован А. М . «Слово о законе и благодати». С. 79 (л. 1696); Franklin. Sermons and Rhetoric. P. 4.