Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Понятно, во всяком случае, какого рода вопросы возникают при изучении киевской письменности XI в. Но даже при отсутствии на эти вопросы определенных ответов, остается, в основе своей, в силе принципиальное различие между временем Владимира и эпохой Ярослава, каким оно предстает в изображении Илариона и в летописи: Владимир, не получивший книжного образования, решил, что русы должны им обладать, а Ярослав, покровитель образования во втором поколении, способствовал его активному применению и распространению. Если Владимир «слыша бо единою еуангелье чтомо», то Ярослав сам «книгамъ прилежа, и почитая е часто в нощи и въ дне». Владимир принуждал детей к чтению, а Ярослав нанимал писцов для переписывания книг. [526] ПВЛ. Т. 1. С. 86, 102. Остается неясным, в каких масштабах Ярослав покровительствовал книжной культуре, понятно лишь общее направление его усилий. До эпохи Ярослава имеется очень мало сведений об использовании письма для местных нужд вообще и о переписывании христианских текстов на славянском языке, в частности. Но начиная с середины XI в. признаки и плоды собственной книжной учености становятся все более многочисленными и разнообразными.

Если встать под главным куполом храма Св. Софии Киевской спиной к алтарю, то можно рассмотреть портрет дарителя — изображение Ярослава с семейством. Слева и справа (над северным и южным приделами) в направлении к центральной группе фигур, размещенной под западной галереей, приближаются процессии. Но дело в том, что как раз изображение центральной группы во главе с самим князем отсутствует. Исходный облик западной галереи, как и еще нескольких частей интерьера, утрачен при переделках. Процессия следует к пустому месту, так как Ярослава нет на его собственном портрете. Когда-то он там был, но теперь черты его облика и его окружение приходится дополнять воображением. [527] Рорре А . The Building of the Church of St. Sophia in Kiev. P. 39–41; Высоцкий С. А . Светские фрески Софийского собора в Киеве. Киев, 1989. С. 63–112.

Мы, по сути дела, несколько раз на протяжении этой главы оказались на таком же пути: мы прослеживали нити, ведущие или исходящие из эпохи правления Ярослава, и обнаруживали, что они обрываются в пустоту. Расположение этих нитей приблизительно указывает на то, что могло бы находиться в месте их пересечения, но большинство попыток заполнить пробел поневоле носит характер предположений. Каков был письменный правовой кодекс Ярослава, если он вообще существовал? А его церковный Устав? Заказывал ли он переводы или нет? Каков объем христианской литературы местного происхождения, созданной в Киеве в его время?

Однако этот пробел посередине не совсем обманчив. Укрытая за завесой риторики, истинная Русь при Ярославе не отвечала тому образу, который создала тогдашняя и позднейшая пропаганда. Путь Ярослава к власти был далеко не величественным, и даже утвердившись на киевском столе, он был ограниченным властителем ограниченной территории, располагавшим лишь довольно простыми рычагами управления. Его столь прославленная вера служила созданию внешнего лоска для городской элиты в языческой, по-преимуществу, стране, а его книжную культуру — почти полностью заимствованную — едва ли можно сравнить с занятиями интеллектуальной элиты в центрах греческой и латинской учености. При всей триумфальной пышности образа, созданного пропагандой, Киеву было далеко до Константинополя.

Но фасад не был и сплошной иллюзией. Конечно, претензии опережали достижения, но все-таки начинания Ярослава были и реальными, и многогранными — в градостроительстве, в законодательстве, во внедрении новой веры, в идеологическом обосновании власти династии, в усвоении и применении новых технологий. И хотя во многих отношениях замыслы князя были подражательны, в них имелось и своеобразие. Даже при самом тщательном подражании заимствованным культурным образцам неизбежно некоторое их адаптирование, так же как самый точный перевод неизбежно утрачивает оттенки оригинала и в то же время неизбежно подхватывает оттенки нового языка и нового контекста. В подобных процессах изменения носят обоюдный характер. [528] См., например: Franklin S. The Reception of Byzantine Culture by the Slavs // The Seventeenth International Byzantine Congress: Major Papers. New Rochelle; New York, 1986. P. 383–397. В этой главе мы наблюдали различные виды взаимодействия — и сопротивления ему — между старым и новым, между заимствованным и собственным. В итоге возник неповторимый синтез, и этот синтез, претерпевая изменения с течением времени, приобрел законченные формы, определив параметры самосознания русов, для которых правление Ярослава стало чем-то вроде золотого века. В этом синтезе переплетались черты, взятые у скандинавов, славян и «греков». Он включал в себя лингвистические, эстетические, конфессиональные и политические компоненты. Различные его элементы возникали и сливались медленно, и соединение их не было чем-то неизбежным. Все элементы синтеза были собраны воедино сознательно и преднамеренно, как результат осуществленной Ярославом программы поощрения культуры и общественной деятельности.

Естественно, что внешняя сторона выглядела изящнее сути, упаковка лучше содержимого. На самом деле все было пригнано не так ловко, как хотелось бы тем, кто занимался упаковкой. И преемникам Ярослава предстояло в этом убедиться.

В начале повествования о событиях 1097 г. «Повесть временных лет» сообщает о торжественном семейном сборе:

«Придоша Святополкъ, и Володимеръ, и Давыдъ Игоревичъ, и Василко Ростиславичь, и Давыдъ Святославичъ, и брат его Олегъ, и сняшася Любячи на устроенье мира, и глаголаша к собѣ, рекуще: "Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору дѣюще? А половди землю нашю несутъ розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да нонѣ отселѣ имемся въ едино сердце, и блюдем Рускыѣ земли; кождо да держитъ отчину свою: Святополкъ Кыевъ Изяславлю, Володимеръ — Всеволожю, Давыдъ и Олегъ и Ярославъ — Святославлю, а им же роздаялъ Всеволодъ городы: Давыду — Володимеръ, Ростиславичема Перемыть ль Володареви, Теребовль Василкови". И на том цѣло ваша крьст: "Да аще кто отселѣ на кого будетъ, то на того будем вси и крьст честный". Рекоша вси:,Да будет на нь хрестъ честный и вся земля Русьская"». [529] ПВЛ. Т. 1. С. 170–171.

Если бы Иларион или Ярослав могли перенестись на пятьдесят лет вперед и присутствовать при этой сцене, они, наверное, были бы озадачены. Куда же исчез «великий каган» земли русов, «самовластец»? Что именно означает термин «отчина»? Кто эти бесчисленные князьки, раздирающие земли на части, вырывая их друг у друга? Что это за странная консультативная процедура? И кто такие эти грабители-половцы? К вящему своему недоумению Ярослав узнал бы, что отец одного из принесших клятву на кресте и сын другого пали в боях против третьего. И что едва отзвучали благочестивые речи, как еще одному участнику совета ножом выкололи глаза по приказу (или с согласия) двоих других. Это ли не славное наследие Ярослава Мудрого?