Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

В известном смысле это было именно так. Ярослав увидел бы здесь следы того династического порядка, который он сам же и установил. С одной стороны, он понимал, что сделался единоличным правителем отчасти благодаря случаю, когда десятерых из одиннадцати его братьев уже не было на свете. С другой стороны, он стремился избежать в будущем повторения той же братоубийственной бойни, которая вспыхнула после смерти его деда, а потом и отца. Поэтому незадолго до смерти, последовавшей в 1054 г., Ярослав, судя по всему, пытался уладить дела следующего поколения. В летописи приведены слова, которые, как будто, означают его последнюю волю и завещание. Сравним их содержание с решениями Любечского съезда князей 1097 г.:

«"Се азъ отхожю свѣта сего, сынове мои; имѣйте в собѣ любовь, поне же вы есте братья единого отца и матере. Да аще будете в любви межю собою, Богъ будетъ в васъ и покорить вы противныя подъ вы. И будете мирно живуще. Аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ и которающеся, то погыбнете сами, и погубите землю отецъ своихъ и дѣдъ своихъ, иже налѣзоша трудомъ своимь великымъ; но пребывайте мирно, послушающе брат брата. Се же поручаю в собе мѣсто столъ старѣйшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыевъ; сего послушайте, яко же послушаете мене, да той вы будетъ в мене мѣсто; а Святославу даю Черниговъ, а Всеволоду Переяславль, а Игорю Володимеръ, а Вячеславу Смолинескъ". И тако раздѣли имъ грады, заповѣдавъ имъ не переступати предѣла братня, ни сгонити, рекъ Изяславу: "Аще кто хощетъ обидѣти брата своего, то ты помагай, его же обидятъ"». И тако уряди сыны своя пребывати в любви». [530] Там же. С. 108. Упоминание Игоря, возможно, является позднейшей вставкой или исправлением. См.: ПСРЛ. T. 1. Стб. 164 и ниже, с. 388.

Положения, принятые на Любечским съезде внуков Ярослава, звучат эхом его завещания сыновьям. Взятые вместе, эти два текста позволяют определить параметры для анализа той политической культуры, которая сложилась в течение второй половины XI в. В завещании были четко провозглашены три принципа. Первый состоял в том, что земли Руси являлись собственностью княжеского рода, и законная власть вместе с вытекающими отсюда обязанностями, переходила по наследству от «отцов и дедов». Согласно второму принципу все наследие делилось на части, а не переходило целиком к одному наследнику. Третьим шел принцип старшинства среди братьев. Наконец, в летописи, после прямой речи Ярослава, добавлен еще четвертый, гласящий, что братья не должны посягать на владения друг друга. На старшего сына, Изяслава, возлагалась обязанность хранить этот порядок и обеспечивать выполнение последней воли отца.

Здесь бросается в глаза отсутствие такого понятия, как «единовластие». Оказывается, Ярослав, хотя и был с виду монархом, при этом вовсе не являлся монархистом, убежденным в необходимости сохранять и впредь систему единоличного правления. Квазиимперский культурный фасад, возведенный под патронажем Ярослава, так и не был подкреплен созданием соответствующей формы правления. В сфере же политической практики была отброшена даже видимость имперских идеалов. Начиная со второй половины XI в. в политическом дискурсе ведущее место занимали термины родства, а усилия идеологов элиты были направлены на то, чтобы находить в христианском учении основания для принятого династического порядка. [531] О землях как о коллективном наследии всей династии в сравнении с подобными представлениями, встречающимися в других странах, см.: Назаренко А. В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью (X–XI вв.) // ДГТСССР. 1985 (1986). С. 149–157. Подобная трансформация — не редкость для раннесредневековых монархий.

Картина была бы вполне ясной, если бы не следующие четыре оговорки. Прежде всего, не ясно, в чем именно состоял принятый династический порядок. Не существует никаких ранних сведений о случаях, когда наследство разделили бы мирным способом до того, как его начинали делить с оружием в руках. Впрочем, если таких сведений нет, кроме, быть может, намека в хронике Титмара Мерзебургского, то это может лишь означать, что до нас они не дошли. Поэтому трудно сказать, насколько традиционным или новаторским было устройство, которое Ярослав оставил своим сыновьям.

Во-вторых, само завещание не столь ясно и всеобъемлюще, как кажется на первый взгляд. Его положения потенциально противоречат друг другу: если старший брат поставлен «в отца место», то насколько неприкосновенны для него владения младших братьев? Следовало ли, в случае смерти одного из братьев, считать долю, завещанную ему Ярославом, постоянным владением его ветви рода — отчиной, которую, в свою очередь, унаследуют его сыновья и внуки и будут дальше делить на части? Или же старший брат должен тогда распорядиться выморочными землями по-другому? Или, может быть, города перечислены в завещании в определенном порядке в зависимости от почетности княжеского стола, а значит, могут перераспределяться — но не произвольно, а сообразно изменениям в старшинстве потомков Ярослава? Далее, в завещании имеются некоторые упущения. Например, не упоминается семья старшего сына Ярослава Владимира, умершего раньше отца. Не упомянут Судислав — давно томившийся в заключении брат Ярослава. Среди городов не назван Полоцк. Вообще список городов выглядит странно: первые места в нем, как и следовало ожидать, занимают Киев и Чернигов, но нет ни Новгорода, ни Турова, ни Тмутаракани, а малоизвестный до тех пор Переяславль числится среди первых.

В-третьих, дошедшие до нас тексты представляют собой скорее обобщенные культурные построения летописцев, нежели архивные записи. Многие фразы завещания Ярослава являются общими местами — устойчивыми формулами. [532] По поводу завещания и переводной литературы см.: Franklin S. Some Apocryphal Sources of Kievan Russian Historiography // Oxford Slavonic Papers. 1982. N. S. Vol. 15. P. 6–15. По поводу завещания Ярослава и более поздних восточнославянских княжеских завещаний, а также завещаний литературного происхождения см.: Collins D. Е. Early Russian Topoi of Deathbed and Testament // Medieval Russian Culture / Ed. M. S. Flier, D. Rowland. Berkeley; Los Angeles; London, 1994. Vol. 2. P. 134–159. (California Slavic Studies. Vol. 19). Dimnik М . The Dynasty of Chernigov: 1054–1146. Toronto, 1994. P. 18–34. (Pontifical Institute of Medieval Studies: Texts and Studies. Vol. 116). В «Повести временных лет» завещание изложено от лица Ярослава, но не сказано, существовало ли оно также в виде письменного документа. Содержание завещания действительно соответствует тому порядку, который установился между сыновьями Ярослава после его смерти, но оно вполне могло быть составлено или подправлено позднее как документ, призванный узаконить уже существующий порядок. Завещание Ярослава относится ко времени, непосредственно предшествующему тому периоду, от которого до нас дошли, наконец, нарративные источники местного происхождения, являющиеся современными, или почти современными описываемым в них событиям (хотя это и не гарантирует их достоверности). С середины 1060-х гг. в «Повести временных лет» меняется характер повествования: из пестрого отрывочного свода преданий она превращается в более последовательное и связное изложение событий. В это время летописцы были хронологически ближе и к своим источникам информации, и к описываемым событиям. Но перед ними стояли определенные этические и политические цели, для достижения которых могло быть использовано, подредактировано, а может быть, и придумано завещание Ярослава.