Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Иларион проповедовал обращенным, поэтому (со скидкой на цветистость его красноречия) эти слова, наверное, справедливы. Но в каком смысле? В домонгольское время «книгы» и «книжное учение» прежде всего означали Книгу, Писание, Библию (греч. bіbіа , т. е. книги ). Христианство по существу и было религией Книги. Дорожить книжным знанием и распространять его означало хранить как сокровище и нести людям истинную веру. Языческие верования существовали в устной традиции, что, с точки зрения верующих христиан, свидетельствовало о невежестве их носителей. Сам Иларион утверждал, что «сладость книжная» для него включает «и пророчьскаа проповѣданиа о Христѣ, и апостольскаа учениа о будущиимъ вѣцѣ». «Повесть временных лет», сообщая о любви Ярослава к книгам, говорит о ней в том смысле, что «почитая пророческыя бесѣды, и еуангельская ученья и апостолская, и житья святыхъ отець, въсприемлеть души велику ползу». Таким образом, и Иларион, и летописец имели в виду не сочинения местных авторов, а переводные книги.

На протяжении всего средневековья книжная культура Руси почти полностью была культурой переводов. Подавляющее большинство того, что в течение более пятисот лет читалось, переписывалось, цитировалось, служило образцом для подражания и почиталось, составляли переводы с греческого на церковнославянский язык. Русы не видели в этом ничего унизительного для себя. Скорее, они гордились этим: теперь они могли получить доступ к книжным истинам на славянском языке, приобщиться к чуду Пятидесятницы, когда Дух Святой снизошел на апостолов, чтобы народы-идолопоклонники воскликнули: «Слышим глаголющих их нашими языки величия Божия». [513] Деяния апостолов 2:1–11. Об этой теме см.: Obolensky D. Byzantium and the Slavs. New York, 1994. P. 219–242. Благодаря Кириллу и Мефодию и славяне смогли услышать «величья Божья своимь языкомъ». Согласно рассказу о миссии Кирилла и Мефодия, приведенному в «Повести временных лет», моравские князья жаловались: «Не разумѣемъ бо ни гречьску языку, ни латыньску; они бы ны онако учатъ, а они бо ны и онако». Противники существования христианского учения на народных языках будто бы возражали: «Не достоитъ ни которому же языку имѣти букъвъ своихъ, развѣ еврѣи, и грекъ, и латинъ» (потому что это были языки надписи на кресте распятия). Однако Святой Дух восторжествовал над претензией на языковую исключительность: «Да аще кто хулить словѣньскую грамоту, да будеть отлученъ от церкве, донде ся исправить». [514] ПВЛ. Т. 1. С. 22. О так называемой «триязычной ереси» см.: Thomson F. J. SS. Cyril and Methodius and a Mythical Western Heresy: Trilinguism. A Contribution to the Study of Patristic and Renaissance Theories of Sacred Languages // Analecta Bollandiana. 1992. Vol. 110. P. 67–122.

Церковь прежде всего настоятельно нуждалась в книгах, которые дали бы ей возможность выполнять свою основную функцию — отправлять литургию: это были чтения из Священного Писания, собрания гимнов, молитв, проповедей, краткие жития святых, подобранные в соответствии с циклами и последовательностью церковных служб в течение года. Но пастырская, монашеская, социальная, духовная и идеологическая миссия церкви была, конечно, шире. Ей надлежало разъяснять учение незнающим, успокаивать боящихся, наставлять на путь истинный. Обстановка была новая, но дело знакомое, так что церковь принесла с собой на Русь свои испытанные временем инструменты. Репертуар славянских переводов был, или со временем стал, гораздо шире списка, приведенного Иларионом.

Для общего просвещения в вере на славянский язык переводились многочисленные греческие проповеди, сообщавшие учение самых почитаемых отцов церкви, в основном в виде тематических компиляций и сборников. Для тех, кому Библия могла показаться запутанной и неясной, были предусмотрены собрания вопросов и ответов, чтобы приободрить и просветить испытывающих затруднения. Там, где библейские тексты казались недостаточно подробными, можно было почерпнуть недостающие данные и более полные рассказы из апокрифических повествований, таких как «Апокалипсис Авраама» или «Протоевангелие Иакова». Или, еще лучше, можно было увидеть всю мировую историю, разворачивающуюся по воле Божественного провидения, в византийской хронике, или в произведении, являющемся сочетанием хроники, Писания, апокрифических рассказов и проповеди. Ради дальнейшего просвещения и даже для развлечения о некоторых наиболее важных эпизодах истории можно было подробнее узнать, например, из удивительных рассказов об Александре Македонском, или из повествования Иосифа Флавия о римском завоевании Иудеи. В качестве нравственного примера и поощрения к аскетизму использовались сборники историй из жизни раннехристианских святых и обширные повествования о многих других подвижниках, не говоря уже о подробном руководстве в христианской жизни, содержащемся в каноническом праве. Дивные аллегории, которые Господь являет нам в растениях и животных, разъяснялись в «Физиологе»; или можно было обозреть мир с помощью «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова. Для удобства пользования и для легкого запоминания существовали тематические сборники кратких и мудрых изречений на все случаи жизни. И так далее. [515] Перечень соответствующих текстов и обзор литературы см.: Thomson F. J. The Nature of the Reception of Byzantine Christian Culture in Kievan Russia in the Tenth to Thirteenth Centuries and Its Implications for Russian Culture // Slavica Gandensia. 1978. Vol. 5. P. 107–139; Podskalsky G. Christentum und theologische Literatur in der Kiever Rus': (988–1237). Milnchen, 1982. S. 56–72.

Много это или мало? Ответ, как и определение длины куска веревки, зависит от того, с чем сравнивать. Для новообращенных русов, сознававших свое недавнее «невежество» и понимавших, как драгоценны и хрупки их островки веры, окруженные морем язычества, этих книг, очевидно, было достаточно. Это в целом сравнимо с кругом чтения, который, как показывают сохранившиеся описи, можно было найти в тот же период в какой-нибудь византийской библиотеке, будь то монастырская библиотека или домашняя библиотека зажиточного мирянина. [516] О монастырских библиотеках в этой связи см.: Thomson F. J. The Nature of the Reception of Byzantine Christian Culture…; о сходстве с ними частных библиотек см.: Mango С. Byzantium: The Empire of New Rome. London, 1980. P. 239–240, где цитируется завещание современника Ярослава, Евстафия Воила, датирующееся 1059 г. Тем не менее, если взглянуть в целом на византийскую книжность или на положение дел в тогдашней Западной Европе, то заметны будут важные пробелы в той «библиотеке», которая была доступна русам в переводе. В частности, здесь не было и следа самых характерных и высоко ценимых жанров творчества константинопольской литературной элиты, тех видов литературы и авторских стилей, при помощи которых эта элита утверждала свое культурное и политическое происхождение от Древнего Рима — риторических упражнений и ученых трактатов на псевдоклассическом греческом языке с претензией на аттическую чистоту, с классической системой образов и аллюзий, с цитатами из античных трагедий, не было светской поэзии разнообразной метрической формы, системы аргументации, которой учились у дохристианских мастеров красноречия. Попросту говоря, русы не читали «Илиаду» — ни по-гречески, ни на славянском языке. [517] О репертуаре византийской литературы такого рода см.: Hunger Н. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. Munchen, 1978.