Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

Почти одновременно начали налаживаться взаимоотношения Украины с Трансильванским и Молдавским княжествами [118] Дьердь Ракоци II — Б. Хмельницкому, 9 февраля 1654 г. с сообщением об отправке его задержанного в Алба-Юлии с лета 1653 г. посольства (Quellen, Bd. VI, S. 126) и с пожеланием восстановить прежнюю дружбу. В ответном письме от 2 марта гетман поставил вопрос о нейтралитете князя в польской войне. Сходные переговоры велись в начале 1654 г. и с Яссами. Дьердь Ракоци II и Георгий Штефан проявили эту активность под влиянием первых сообщений о воссоединении Украины. См. АЮЗР, т. X, с. 328, 344, 444; Воссоединение, т. III, с. 552; Документа, с. 328; Документы, с. 737–739; Жерела, т. XII, с. 282–283, 286; Киев. Памятники, т. III, 2-е изд., с. 186–188; Erdély, I köt., 295–296 1. .

Русский двор предпринял ряд шагов, по своей направленности находившихся в одном русле с действиями украинской дипломатии. Первым таким шагом было посольство Г. Ф. Самарина в Дунайские княжества. В грамотах господарям от 17 февраля 1654 г. сообщалось о воссоединении Украины с Россией и выдвигалось следующее требование: в случае обращения Яна Казимира за помощью против Украины, не оказывать ему никакой поддержки и сообщать о его замыслах в Чигирин и Киев [119] Воссоединение, т. III, с. 543–546. . Таким образом, в наступающем конфликте предлагалось придерживаться дружественного к Украине и России нейтралитета [120] Совершенно неосновательна попытка представить миссию Г. Ф. Самарина как проявление русской экспансии на Балканах ( Грушевський М . Історія України-Руси…, с. 899–901). Автор настолько увлекся доказательством своего неверного тезиса, что даже существенно исказил содержание царских грамот господарям. . Принятие княжествами данного предложения облегчало положение Войска Запорожского во время весеннего польско-литовского наступления, ослабляло силы Речи Посполитой и на будущее.

Примерно с середины февраля 1654 г. в Москве начали готовить чрезвычайное посольство Т. Г. Хотунского и подьячего И. Фомина в Крым. Судя по докладу о задачах миссии (24 февраля), первоначально речь шла о заключении с ханством политического соглашения. Ставились вопросы, которые могли явиться составной частью последнего: о разделе занятых территорий, отказе русских властей от сепаратного мира с Речью Посполитой, о совместных действиях крымских и украинских сил. Для правильного понимания политики Москвы в первые месяцы 1654 г. важно, что все эти пункты не вошли в наказ посольству (от 3 марта). В наказе и в грамотах [121] Крымские дела, 1654 г., № 2, л. 26–248. стержнем было согласие принять предложенную ханом помощь против Речи Посполитой [122] В историографии не учтено, что предложение Русского государства было лишь ответом на крымскую инициативу. и организовать общую боевую акцию («стояти нам против них заодно»), в крайнем случае с обязательством присылать в Крым на протяжении войны двойную «казну» сравнительно с принятой в мирную пору. Выражалась готовность воздействовать на донцов (но без формальных обязательств такого рода), чтобы они не нападали на ханство во время планируемого похода. Посланники должны были добиваться отказа татар от притеснения православного населения занятых земель Речи Посполитой, а также Украины, и признания Ислам Гереем нового титула царя.

Сравнение двух изложенных документов приводит к следующему выводу: русские политики уклонялись от всего, что могло превратить соглашение с ханом в длительный и прочный антипольский союз, они хотели ограничить рамки этого договора своего рода наймом татарских сил на срок войны, по возможности избегая политического пакта. Такой путь ставил посольство Т. Г. Хотунского в явно невыгодное положение при предстоящей дипломатической борьбе в Бахчисарае. Почему его избрали? Думается, причин было две. В Москве ориентировались на первоначальное довольно оптимистическое освещение Б. Хмельницким перспектив взаимоотношений с Крымом. Но еще важнее то обоснованное недоверие к политике ханства, которое испытывали царские дипломаты: в наказе посольству несколько раз ставился вопрос о возможности «шатости» Ислам Герея [123] Аналогичные опасения высказывались и в других случаях в марте 1654 г. (Крымские дела, 1654 г., № 1, л. 1–5; АЮЗР, т. X, с. 443). . Вызывал опасения и Жванецкий договор [124] Крымские дела, 1653 г., № 17, л. 5, 13, 19, 21–23; АЮЗР, т. X, с. 87–90, 214; Воссоединение, т. III, с. 386, 389–393, 399–401, 446, 452–453, 469–470, 500. С самого начала русские дипломаты интерпретировали это соглашение как шаг на пути к крымско-польскому союзу. Все названные обстоятельства и принесли изменения в крымской политике России в феврале-марте 1654 г. сравнительно с сентябрем 1653 г. . Очевидно, возможность прочной договоренности с Крымом в условиях воссоединения Украины считалась в Москве маловероятной, а согласие принять татарскую помощь было мерой скорее превентивного характера, призванной помешать возникновению польско-крымского союза или хотя бы задержать его оформление и таким образом выиграть время для мобилизации всех своих армий.

В целом русско-украинская дипломатия добивалась на «южном» участке в первые месяцы 1654 г. нейтрализации трех княжеств. В применении к ханству подобный итог был бы также приемлем, но ряд конкретных обстоятельств, в том числе надежда затруднить польско-татарское сближение, заставил русских и казацких политиков попытаться получить поддержку Ислам Герея в приближающейся войне.

С конца 1653 г. внутриполитическое положение Речи Посполитой складывалось под знаком провала Жванецкого похода. Как обычно, военные неудачи привели к оживлению оппозиции. Программа, предложенная королевским лагерем, имела в виду урегулирование финансовых претензий войска, чтобы весной 1654 г. снова напасть на Украину. Регалисты надеялись создать противоречия среди казаков, воздействуя на старшинскую верхушку, намечали договориться с Крымом и ликвидировать татарско-казацкое единение [125] Данный комплекс мер был разработан в королевской инструкции сеймикам (конец ноября 1653 г.) и на сенаторской раде (январь 1654 г.); ASWKr., t. II, f. 2, s. 477–486; Kubala L. Wojna moskiewska…, s. 91, 95–96. . Эти предложения, судя по инструкциям сеймиков, не вызывали особых возражений оппозиции [126] О решениях сеймиков (конец декабря 1653 г. — первая половина января 1654 г.) см.: Kubala L. Wojna moskiewska…, s. 92–95; O naprawę Rzeczypospolitej XVII–XVIII w. Warszawa, 1965, s. 128–129. . Но опасным симптомом было единодушие, с которым все сеймики добивались раздачи вакансий, особенно великогетманской коронной булавы. Данная проблема, как и ранее, оказалась на первом плане и стала основным полем борьбы между регалистами и их противниками [127] Еще более осложнила положение смерть гетмана великого литовского Я. Кишки: Я. и Б. Радзивиллы старались получить обе гетманские литовские должности, чего не желал король ( Radziwiłł А. S., t. IV, р. 290, 293–294; Rudawski W. J., t. I, s. 250; Stanisława Temberskiego roczniki, p. 270; UA, Bd. 6, S. 685–688). . Это ставило короля и его сторонников в очень невыгодное положение: Ян Казимир, сохраняя в своих руках должности коронных гетманов, брал на себя прямое руководство войсками. Практически, начиная с 1649 г., он непосредственно возглавлял почти все крупные боевые операции на Украине, включая Жванецкий поход, и нес за них полную ответственность. Немедленно отдать булаву означало для короля признать справедливость острой критики его методов ведения прошедшей кампании. В результате на сейме (11 февраля — 28 марта 1654 г.) стороны не смогли договориться, и он был сорван, не приняв решений о финансировании и организации армии [128] UA, Bd. 6, S. 685; Kubala L . Wojna moskiewska…, s. 97–119. . В преддверии войны страна оказалась почти без армии и без денег! Подобный итог ухудшал и внешнеполитическую ситуацию Речи Посполитой [129] И. Ховербек — бранденбургскому курфюрсту, 29 марта 1654 г. (UA, Bd. 6, S. 687–688). Отмечено, имея в виду особенно Швецию, что исход сейма может дать повод соседям Полыни к «совсем не причудливым мыслям и вредным замыслам». .