Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

Обращает на себя внимание изменение содержания депеш иностранных резидентов в шведской столице в конце 1654 — начале 1655 г. Г. Плеттенберг, отмечая по-прежнему недоверие стокгольмского правительства к России, указал, что вместо польско-шведского союза возможен шведско-русский, связав это с характером известий, которые привезет ожидавшийся варшавский посланник. Он сообщил Фердинанду III следующее: поскольку Карл X не уверен, что польский двор хотел бы «дать преимущества», то «решение [короля] еще не определено» [308] Г. Плеттенберг — Фердинанду III, 19, 26 декабря ( Stade А . Geneza…, s. 40). . П. Юль, сообщив об оживленных разговорах о возможной войне с Россией, заметил, что это скорее грозит Речи Посполитой, если она добровольно не откажется от Инфлянт, Курляндии и Пруссии; в городах последней, по данным П. Юля, со времен Тридцатилетней войны есть шведские сторонники [309] П. Юль — П. Харизиусу, 26 декабря ( Molbech С. Bidrag…, s. 393–394). . Ш. д'Авогур передавал: Ян Казимир упустил очень хороший шанс договориться на приемлемых условиях с Карлом X во время бременской войны, когда в Швеции боялись международных осложнений на западе; теперь существует значительное недоверие к польскому королю, которому инкриминируют попытки организации антишведского альянса с Россией [310] Ш. д'Авогур — Д. Мазарини, 26 декабря ( Carlson F. F. Sveriges historia…, 4 d., 2 uppl., s. 171–172). См. также за 9 января 1655 г. ( Stade А . Geneza…, s. 39). . Налицо усиление антипольских настроений. Очевидно, именно так оценили ведущее направление шведской политики после риксрода зарубежные дипломаты в Стокгольме.

Такой вывод подтверждается и беспокойством берлинского двора в январе 1655 г. по поводу шведской угрозы [311] UA, Bd. 4, S. 112–114; Bd. 6, S. 667; Bd. 7, S. 329–330; Erdmannsdörffer В . Graf Georg Friedrich von Wadeck: Ein preussi-schen Staatsmann im siebzehnten Jahrhundert. Berlin, 1869, S. 459–462. Опасения возникали и в Польше (Б. Лещиньский — Фридриху Вильгельму, 4 января 1655 г., ответ от 14 января). В этом же месяце великополяне обратились к курфюрсту по вопросу о помощи на случай нападения шведов (UA, Bd. 7, S. 359, 360). . В частности, отправленному в Варшаву посланнику В. Курцбах-Завацкому поручалось указать, что опасность нападения шведов на Речь Посполитую вполне возможна: курфюрст не считает, что Карл X обязательно использует трудное положение Речи Посполитой, но бесспорно, что король подталкивается к такому решению «многими одержимыми войной и нуждающимися в ней» [312] Инструкция от 25 января 1655 г. (UA, Bd. 7, S. 360). . Взятые сами по себе, эти факты не могут служить доказательством реальности приписываемых шведскому двору намерений, но в сочетании с другими, приведенными на предыдущих страницах данными, становятся убедительными.

В начале 1655 г. Карл X Густав и Э. Оксеншерна послали секретные письма генерал-губернатору Лифляндии риксмаршалу Г. Горну [313] Король — 2 января, канцлер — 5 января. Содержание их часто излагалось, наиболее подробно Б. Кентржинским ( Kentrschynskij В . Karl X…, s. 70–74). . Из этих документов следует, что важнейшей задачей стокгольмский двор считал интенсификацию военной подготовки в Швеции, в германских владениях, Лифляндии с целью создать возможность вмешательства в конфликт на востоке весной 1655 г. [314] Вербовки и наборы усилились после декабрьского риксрода 1654 г., особенно в январе-феврале и еще интенсивнее — в марте 1655 г., более всего в кавалерию, вероятно, с учетом ее малочисленности сравнительно с польской ( Tersmeden L. Armia mia…, s. 127–128). В письме короля подчеркивалось, что дальнейшие планы будут детализированы и сообщены в Ригу после приезда в Стокгольм А. Морштына и переговоров с ним. Были намечены основы политики, которой следовало придерживаться до завершения этих контактов: наряду с усилением армии главным являлось обеспечение всеми возможными способами шведского контроля в балтийских районах. Первоочередное внимание надлежало уделить Курляндии, воеводству Инфлянскому, Литве [315] 9 января 1655 г. король писал Г. Горну, что литовский подканцлер К. Л. Сапега уже дал повод к тайному соединению со Швецией ( Carlson F. F . Sveriges historia…, 1 d., 2 uppl., s. 176). . Г. Горну поручалось уверить герцога Якова в доброжелательности Карла X, постоянно наблюдать за ходом боевых действий вблизи Дюнабурга, изучать настроения в польских Инфлянтах и Литве, всячески поощрять и культивировать в них про-шведские силы, но с большой осторожностью. Если оттуда поступят просьбы о каких-либо формах защиты от русских войск или протекции, то риксмаршал должен был проявлять благожелательность и поддерживать литовские воеводства вплоть до весны (т. е. до момента готовности всех сил).

В письме Э. Оксеншерны сообщалось, что перспективы развития русской политики вызывают крайние опасения в Стокгольме, тем более что не приходится ждать сильного сопротивления Речи Посполитой. В этих условиях необходимо « не предоставитъ московитам больше преимуществ, чем позволяет наша безопасность » [316] Kentrschynskyj В. Карл X…, s. 73. (курсив мой. — Л.3 .). Конкретно пока риксканцлер полагал обязательным любыми средствами, вплоть до военного противодействия, пометать России закрепиться в Курляндии и вообще в приморских районах. Параллельно Г. Горну следовало вести переговоры с Курляндией, Литвой и воеводством Инфлянским для выяснения их намерений, чтобы при случае взять под шведское покровительство тех, кто о нем попросит (в особенности Дюнабург); но по этой линии рекомендовалось действовать скрытно и с особой осторожностью, чтобы не раздражать русских, В целом ближайшей зимой Г. Горн должен был держаться оборонительно и лишь защищать наиболее важные территории, во всяком случае до завершения усиленной военной подготовки, особенно вербовок в германских землях. Э. Оксеншерна отметил, что в создавшейся обстановке король решил «добром или злом» поскорее внести ясность во взаимоотношения с Речью Посполитой [317] Позднее Г. Горн писал Э. Оксеншерне, что первоначальный план короля заключался в улаживании дела с Речью Посполитой, дабы только после этого «предпринять что-то высшее и большее» ( Kentrschynskyj В. Karl X…, s. 125–126). Но если А. Стаде заметил тут лишь «антирусское острие» ( Stade А . Geneza…, s. 50), то это явно недостаточно — ведь «улаживание» вовсе не обязательно должно было осуществляться мирным путем. ; стокгольмские дипломаты считали весьма желательной договоренность с варшавским двором и надеялись хотя бы частично достичь ее при контактах с нетерпеливо поджидаемым А. Морштыном. Канцлер добавил, что есть шансы на взаимопонимание с Б. Хмельницким, чьи отряды оперируют в Белоруссии (влияние переговоров с игуменом Даниилом).

В этих письмах еще отчетливее прозвучали мотивы, нашедшие отражение и в других рассматриваемых источниках, начиная с инструкции И. Лилиенталю: Речи Посполитой грозит разгром, в результате которого Россия может опасно для Швеции усилиться, поэтому необходимо вмешательство последней, но она еще не вполне готова в военном отношении. В таких условиях стокгольмский двор выработал план. Прямая интервенция намечалась на весну 1655 г., а до тех пор первостепенной задачей становилось противодействие всеми средствами возможному, по мнению шведских руководителей, прорыву царских войск в приморские районы, а также осторожная поддержка прошведских сил в экономически взаимосвязанных с приморьем Литве и воеводстве Инфлянском.