Сергей Куличкин - Ватутин

— Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.

— Вас? — И.В. Сталин удивленно поднял брови.

Я поддержал Ватутина, хотя было очень жаль отпускать его из Генерального штаба.

И.В. Сталин немного помолчал, посмотрел на меня и ответил:

— Ладно. Если товарищ Василевский согласен с вами, я не возражаю».

Позже Николай Федорович и сам удивлялся, как у него тогда вырвалась эта просьба. Но была ли она такой уж неожиданной?

— Не могу оставаться в тылу, когда немцы подошли к родному порогу, — сказал он Василевскому после совещания. — Никогда не мог подумать, что война подойдет к моему Чепухино. Сердце болит.

— Родные в селе остались?

— По последним сведениям, мать и сестры. Братья воюют.

— Что же ты раньше ничего не говорил? Надо было вывезти родных. Ведь не пощадят их немцы, если узнают, чьи они родственники.

— Не знаю. Неудобно как-то было. Разве они одни под немцем остаются? Люди у нас в деревне золотые. Ватутиных всегда уважали, должны помочь.

14 июля 1942 года Ватутин был назначен командующим войсками Воронежского фронта, в состав которого входили 60, 40 и 6-я общевойсковые армии, 4, 17, 18 и 24-й танковые корпуса и 2-я воздушная армия. К этому времени стало ясно, что главные силы гитлеровских войск перенацелены на Сталинград, но тяжелые бои за Воронеж продолжались. Ватутин знал, что его фронт приобретает вспомогательное значение и должен переходить к стабильной обороне. Но, мысля стратегическими категориями, он понимал, насколько важны будут для того же Сталинграда удары, которыми он предполагал беспокоить противника, сковывать его силы, отвлекать резервы от главного направления. Да и задачу, поставленную перед фронтом еще генералу Голикову — выбить немцев с восточного берега Дона, никто не отменял. На полевом аэродроме Ватутина встретил представитель Ставки.

— Генерал Голиков в войсках, приказал мне встретить вас, — сообщил он после доклада. — Вопрос о передаче дел просил оставить на ваше усмотрение.

— Хорошо, — быстро ответил Ватутин. — Я бы вас попросил коротко доложить обстановку на сегодняшний день.

— Обстановка, товарищ командующий, продолжает оставаться тяжелой. Воронеж в руках врага. За городом обороняется 18-й танковый корпус генерала Черняховского. Оперативно корпус подчинен 60-й армии. Черняховского вы должны знать.

— Знаю, прекрасный командир, настоящий военный талант.

— Согласен. Надо сказать, что Черняховский назначен командиром корпуса недавно. Прибыл в корпус, как и вы, прямо с самолета, когда его части уже втянулись в бои. Надо быть действительно талантливым и решительным командиром, чтобы сразу пойти против решения командующего 60-й армии генерала Антонюка и командующего фронтом.

— А в чем дело? — насторожился Ватутин.

— Антонюк заручился поддержкой командующего фронтом и, исходя из обстановки, по мере прибытия бригад корпуса на станции выгрузки, с ходу бросал их в бой, затыкая где можно дыры. Таким образом корпус растянулся по всему фронту. Черняховский возмутился. Решать пришлось нам — фронтовому командованию, представителям Ставки. Я сам был тогда у Ивана Даниловича. Спрашиваю его: «Почему не согласны с решением командарма 60-й?» А он мне: «Товарищ комиссар, жидкой обороной по всему фронту мы только облегчаем задачу противнику. Ему не представляет труда прорвать такой заслон своим бронированным кулаком. Если бы у меня была пехота, тогда другое дело. Но у меня танковый корпус. Зачем же лишать его преимуществ? О них вы знаете не хуже меня. Танки должны быть в кулаке. Никто не дерется растопыренными пальцами, да еще если каждый палец — танковая бригада. Разрешите организовать контрудар силами корпуса?» Дело было, еще когда немцы рвались к Воронежу. Мы посоветовались с командующим фронтом и дали «добро». Черняховский при мне поставил задачу командирам 181-й и 110-й танковых бригад фланговым ударом остановить противника в районе совхоза «Ударник» и поселка Малышево. В 3 часа 30 минут танки построились ромбом и пошли в атаку...

— Ромбом? — переспросил Ватутин. — Такой боевой порядок позволяет наращивать силы по мере уяснения обстановки. Немцы его часто применяют.

— Вот, вот. Вел бригады сам Черняховский. Ну что сказать? Танковая эсэсовская дивизия «Великая Германия» не выдержала удара и повернула, оставив на поле боя более тридцати сгоревших машин. Черняховский и в городе не сплоховал, дольше всех удерживал северную окраину Воронежа. У него и сейчас обстановка надежная. Несколько хуже на левом фланге 60-й армии.

— Все ясно, — остановил его Ватутин. — Вот туда и едем прямо сейчас. Дела успеем передать и принять.

На передачу дел времени ушло немного. Голиков торопился, не скрывал своей обиды, и Николай Федорович старался сгладить возникающую в таких случаях нервозность.

И вновь, как год назад на Северо-Западном фронте, Ватутин сразу поехал в войска. Вновь бессонные ночи, налеты вражеской авиации, пробки на дорогах, нестерпимая жара, пыль, смерть, поджидающая на каждом шагу. Он ездил из дивизии в дивизию. Вместе с командирами проводил рекогносцировку переднего края, изучал противника, соизмерял количество войск, подсчитывал свои возможности вплоть до роты и количества снарядов на батарею. Начальники штаба, разведки, инженерных войск, командующий артиллерией почувствовали на себе ватутинскую требовательность, компетентность, пристальное внимание даже к мельчайшим подробностям боевой жизни. Николай Федорович пришел к выводу, что многое еще напоминает сорок первый год, боевое мастерство и особенно подготовка командиров недостаточны. Танков и самолетов, артиллерии в войсках стало больше, наладилось управление, а значит, пора учить войска не только обороняться, но и наступать.

Встреча с Черняховским получилась дружеской, теплой. Генералы обнялись, расцеловались.

— Вот что, Иван Данилович, давай договоримся приказы впредь выполнять. Тебе командарм одно говорит, а ты другое, — шутливо нахмурил брови Ватутин. — Так недалеко и до партизанщины докатиться.

— Никак нет, товарищ командующий, — обиделся Черняховский. — Приказ для меня закон. Но я — живой, мыслящий человек. И если вижу, что приказ вреден, что за ним стоит гибель тысяч людей, а у меня в запасе отличный вариант, я должен бороться за свою идею против такого приказа. У нас, к сожалению, аккуратность, точность и требовательность часто путают с неумелым администрированием, стремлением неукоснительно выполнить букву инструкции. А это уже зло. Хотите, расскажу пример из моей практики?

— Что ж, изволь.

— Не так давно, когда в полосе моего корпуса гитлеровцы прорвались к одному тыловому складу, начальник его приказал склад сжечь, так как вывести имущество не было возможности. На складе находились новенькие кожаные регланы, сапоги, офицерское обмундирование. Летчики с соседнего аэродрома, узнав, что склад с минуты на минуту сожгут, прибежали к начальнику, просят заменить старое обмундирование на новое. И представьте, этот чинуша им отказал. «Не могу, товарищи, — говорит им. — Как хотите, не могу. У вас не вышел срок носки. Раздам, а меня обвинят в разбазаривании народного имущества. У меня приказ и согласно приказу составлю акт и сожгу». И сжег ведь, негодяй, склад, будучи в полной уверенности, что поступил верно. Я, как только об этом узнал, немедленно переправил этого интенданта ближе к передовой, чтобы он узнал на практике, какие у солдата сроки носки, да и ума поднабрался...