Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Предполагается, что Морская академия существовала, как бы мы сейчас сказали, для удовлетворения потребности флота в квалифицированных кадрах. Однако сами адмиралы на протяжении этих десятилетий так ни разу и не удосужились высказать какие-либо предпочтения касательно методов преподавания в академии или ее организационной структуры. Если их что-то и беспокоило, так это практическая, а не теоретическая подготовка будущих моряков. Более того, в августе 1731 года именно опытный моряк, адмирал Сиверс, инициировал резкое сокращение морских школ. Его беспокоило, что с окончанием Северной войны потребность в морских офицерах уменьшилась, так что выпускникам этих школ стало трудно получать офицерские чины и повышения, а это, в свою очередь, приводило к отсутствию у них служебного рвения. В результате штат Навигацкой школы в Москве был сокращен с 500 до 100 учеников, а Морской академии – с 330 до 150 514.

В ходе заседаний Воинской морской комиссии, созванной в начале 1730-х годов, один лишь адмирал Вильстер, бывший глава Морской академии, специально затронул в своем «мнении» вопрос о подготовке офицеров для флота. В основном, однако, он тоже вел речь о морской практике, а не о школьной учебе: Вильстер предлагал организовать регулярное крейсирование специально выделенных судов, что позволило бы гардемаринам проводить достаточно времени в море. Что же касается школ, то адмирал смог лишь указать, что академия должна быть устроена «весьма инако», сославшись при этом на недавно созданный Сухопутный шляхетный кадетский корпус как на возможный образец, но о каких именно изменениях шла речь, он не уточнял 515.

Хотя никто из адмиралов и не предложил каких-то конкретных преобразований в Морской академии, Комиссия, рассматривавшая реформирование Адмиралтейства в целом, решила разобраться и с положением дел в морских школах. В качестве подготовительного шага она запросила подробную информацию обо всех образовательных заведениях, подчиненных морскому ведомству, включая и Навигацкую школу, и Морскую академию, и многочисленные низшие школы. Результатом стал толстенный том, заполненный списками выпускников и учителей, копиями относящихся к школам регламентов и приказов, финансовыми ведомостями и так далее 516. Вслед за этим Комиссия запросила от всех подразделений Адмиралтейства предложения о необходимых и желательных изменениях в относящихся к ним разделах текущей (то есть петровской) версии Морского устава и Адмиралтейского регламента. Некоторые подразделения, в частности, Казанская, Лесная, Провиантская и, в особенности, Казначейская конторы, представили пространные и подробные «мнения», основанные на их повседневных деловых практиках и направленные на уточнение, расширение или разграничение их полномочий и сфер ответственности. Каких бы то ни было предложений от Академической конторы, однако, обнаружить не удалось 517.

Следующим этапом было обсуждение адмиралами разработанного Воинской морской комиссией проекта обновленного Адмиралтейского регламента. Два раздела в документе имели какое-то отношение к вопросам обучения. Во-первых, в главе 8 проекта регулировались правила чинопроизводства на флоте, а статьи 3 и 4 этой главы устанавливали правила производства гардемаринов и учеников академии в офицерские чины. В обоих случаях Адмиралтейств-коллегия заявила решительный протест: по ее мнению, выпускников школ нельзя было производить в офицеры до тех пор, пока они не сделают несколько кампаний на море и не сдадут экзамен опытным морским офицерам. Таким образом, адмиралы ставили под сомнение ценность школьного знания по сравнению с практическими умениями и отстаивали право практиков контролировать допуск в профессию. Во-вторых, в главе 12 проекта речь прямо шла об «академии и школах». Здесь одна глава предписывала Адмиралтейству следить, чтобы обучение во всех школах велось «порядочно», с необходимым рвением и во всем в соответствии с установленными регулами, а другая разрешала зачислять сыновей иностранцев в морские школы только в том случае, если они примут российское подданство. Ни одна из этих норм не вызвала какой-либо реакции со стороны Адмиралтейства 518. По сути, регулированию школьного обучения в новом документе уделялось еще меньше внимания, чем в петровских регламентах. И хотя Комиссия упоминает в своей переписке намерение «учинить определение» о Морской академии или новый штат для нее (в 1732 и 1733 годах, соответственно), никаких следов такой работы в ее документах обнаружить не удалось, а после 1734 года заседания Комиссии и вовсе прекращаются 519.

Именно флот был, конечно, одним из самых высокотехнологичных, как бы мы сейчас сказали, и «европеизированных» родов службы в петровской и послепетровской России. Естественно предположить поэтому, что в основе создания «регулярных» школ, нарастающей регламентации и бюрократизации обучения будущих морских офицеров лежали именно практические потребности службы. Однако прямые подтверждения этому найти довольно сложно. Документы Воинской морской комиссии крайне характерны в этом отношении, поскольку даже те немногочисленные намеки на необходимость дальнейшей формализации и регулирования обучения, которые в них содержатся, отражают, судя по всему, инициативу не опытных морских волков, а председателя комиссии, графа Остермана. Вице-канцлер граф Генрих Иоганн Фридрих (или по-русски Андрей Иванович) Остерман (1686–1747) не был, конечно, профессиональным моряком: сын и внук лютеранских пасторов из Вестфалии, он учился в университете в Йене, но вынужден был бежать после того, как убил другого студента на пьяной дуэли 520. Поступив на русскую службу секретарем и переводчиком, Остерман сумел обратить на себя внимание Петра своими познаниями в нескольких европейских языках и своим умением излагать мысли на бумаге. К началу 1720-х годов он стал вторым человеком в Коллегии иностранных дел. После смерти Петра Остерман сумел сделаться нужным и новым правителям России и, благодаря своему легендарному политическому чутью, пережить все перевороты и контрперевороты той эпохи. В 1731 году он стал одним из трех членов вновь созданного Кабинета и на протяжении всего царствования Анны Иоанновны был одним из ключевых архитекторов российской внутренней и внешней политики. Он был также мастером придворной интриги: сначала Остерман поддержал взлет Миниха, а затем объединился с Бироном и другими, чтобы осадить зарвавшегося фельдмаршала. Впоследствии он продолжал успешно балансировать между ключевыми придворными игроками, определяя тем самым исход многих политических баталий 1730-х годов.

С одной стороны, морское ведомство было для Остермана еще одним полем для реализации его карьерных и статусных амбиций. Свою службу в России он начинал именно во флоте, под командой адмирала Крюйса, а в 1730-х годах участие в морских делах стало для него одной из форм символического соперничества с фельдмаршалом фон Минихом, взявшим под свой контроль сухопутные силы. Сын Миниха полагал, что уже в начале 1730-х годов Остерман мечтал о чине генерал-адмирала: это позволило бы ему взобраться на высшую ступень в Табели о рангах, став наравне с самим канцлером. В правление Анны Иоанновны Остерман примеряет на себя роль неформального патрона флота, а во время регентства Анны Леопольдовны не кто иной, как сам Миних, оказавшийся ненадолго «первым министром» и нуждавшийся в поддержке со стороны Остермана, устроил его назначение главой русских военно-морских сил.