Коллектив авторов - Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века

Хотя Верховный тайный совет потерпел в ходе кризиса 1730 года поражение и был ликвидирован, обсуждение вопроса о кадетском учебном заведении подхватили влиятельные игроки, связанные с новым режимом. Одним из них был Василий Никитич Татищев (1686–1750), написавший свой «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» – программный документ, отражающий его взгляды на образование вообще и дворянское образование в частности – как раз по итогам обсуждения с ключевыми участниками событий 1730 года. Как сообщает сам Татищев, среди них были не только князь С. Г. Долгоруков, ближайший родственник ключевых «верховников», но и князь А. М. Черкасский и Феофан Прокопович, поддержавшие в этом противостоянии императрицу Анну и неограниченное самодержавие 548. Татищев относит эти обсуждения к 1733 году, но тут, судя всему, память его подвела: князь С. Г. Долгоруков вернулся из дипломатической миссии в Варшаву лишь в конце 1729 года, а уже к началу апреля 1730 года он был вместе с другими членами этого аристократического клана отправлен в ссылку. Соответственно, его беседы с Татищевым могли иметь место лишь в начале зимы 1730 года, в самый разгар кризиса 549.

Сам Татищев, разумеется, также сыграл заметную роль в этих событиях, поддержав отмену «кондиций» и восстановление неограниченного самодержавия. Вместе со всем двором он провел 1730–1731 годы в Москве и активно участвовал в подготовке к коронации, а также занимался воплощением в жизнь реформы монетного дела, основанной на его же собственных предложениях 550. Иначе говоря, Татищев был в это время в самом центре правительственной политики и придворных интриг, и в его письмах за этот период неоднократно упоминаются обсуждения новой школы для дворян. «Учреждение здесь [в Москве, где находился двор. – И. Ф .] школ весьма медлится, и начала оным не видимо», – жаловался Татищев 19 апреля 1731 года И. Д. Шумахеру, библиотекарю и непременному секретарю Академии наук. Как следует из письма, к этому моменту разговоры о некоем образовательном проекте велись уже так долго, что Татищев успел отозвать своего сына из Риги, где он до этого обучался, в Москву для поступления в новую школу. Теперь, огорчался он, молодой человек «много напрасно времени потерял и еще больше потеряет» 551. Обсуждения тем не менее продолжались, и уже 24 мая Татищев с удовлетворением сообщал, что «вчера по предложению моему прилежно о учинении здесь гимназии при дворе разсуждали» 552.

Используемая Татищевым формулировка несколько туманна: идет ли речь об инициированном им обсуждении некоего стороннего проекта или же о проекте, который был подготовлен самим Татищевым? Поскольку в данном письме Татищев называет рассматриваемую школу именно «гимназией», можно предположить, что имеются в виду предложения, над которыми как раз зимой 1731 года работал академик Готлиб Зигфрид Байер (1694-1738), заведовавший Академической гимназией в Санкт-Петербурге. Как выясняется из недавно обнаруженного письма Байера к президенту Академии наук Л. Л. Блюментросту, в январе 1731 года академику было поручено продумать проект создания «гимназии» в Москве. Кто инициировал это поручение, как именно была сформулирована задача, и даже был ли в итоге разработан проект, мы не знаем. Во всяком случае, как секретарь Академии наук, Шумахер, разумеется, не мог не быть в курсе этого поручения, и вполне логично, что Татищев был вовлечен в продвижение этого проекта при дворе 553.

Не вполне ясно и как именно все эти дискуссии вылились в появление именного указа от 29 июля 1731 года о создании Кадетского корпуса 554. В своем письме к Блюментросту Байер предлагал устроить новое московское училище в точности по образцу санкт-петербургской Академической гимназии: возможно, именно это и не устроило в его проекте министров, которые имели в виду более военизированную модель учебного заведения. Во всяком случае, изложенное в указе от 29 июля видение новой школы повторяет в общих чертах более ранние предложения из бумаг Верховного тайного совета. Документ подчеркивает необходимость изучения как «практики», так и «теории», а также важность учета «природных склонностей» при распределении кадетов по родам будущей службы. Как это предполагалось и в более ранних документах, комплект учеников должен был составлять 200 человек. В указе также перечислялись предметы, которые следовало преподавать в новой школе, и устанавливался бюджет в 30 000 рублей в год (на треть больше, чем в предложении из бумаг Верховного тайного совета). Сенату поручалось «учинить учреждение, каким порядком содержать и обучать» кадетов, составить штат и подыскать «к тому способный дом».

Наиболее вероятным автором указа можно считать графа Павла Ивановича Ягужинского (1683–1736) 555. Татищев сообщает в своем «Лексиконе», что «императрица Анна Иоанновна в 1731 году повелела Кадетский корпус по представлению графа Ягузинского учредить». Более того, граф якобы предполагал создать не один, а целых два корпуса, в Москве и Санкт-Петербурге, по 500 кадет в каждом 556. Один из ближайших сподвижников Петра, Ягужинский выступил в 1730 году против «затейки верховников», за что и был посажен ими ненадолго под стражу. После восшествия Анны он на некоторое время стал одним из ключевых игроков при дворе и в первой половине 1731 года разродился целым пакетом прожектов. Среди прочего, он инициировал создание Конной гвардии и добился своего назначения почетным командиром нового полка, а также предложил программу развития коневодства в России, реформу рекрутского набора и проведение общеимперского земельного межевания 557. Создание кадетского корпуса хорошо вписывается в этот ряд: высокопоставленный сановник, находящийся на восходящей траектории, выдвигает разнообразные инициативы, которые помогут ему упрочить свои позиции, показать свое служебное рвение и управленческое мастерство и расширить свою административную поляну. Возможно, имеет значение и тот факт, что Ягужинский владел немецким, а в царствование Петра I по приказу государя специально занимался изучением прусских и датских правительственных учреждений; таким образом, он вполне мог получить сведения и о Берлинском кадетском корпусе 558. Но все это лишь предположения: установить доподлинно вклад Ягужинского – или кого бы то ни было другого – в разработку указа от 29 июля нет никакой возможности. Беловая версия документа (где ничего не говорится о двух корпусах, которые Ягужинский якобы планировал создать) появляется в Сенате уже с подписью императрицы, а обнаружить более ранние варианты пока не удалось 559. Это, впрочем, наводит на мысль, что документ был составлен в ближнем кругу Анны и продвигался вне нормальных бюрократических каналов.