Сергей Васильев - Псковская судная грамота и I Литовский Статут

Из источников известно, что в древнерусских братчинах участвовали скоморохи, происходили кулачные бои [441].

Об этом свидетельствуют, например, новгородские былины:

Нормы древнерусского права запрещали являться на «братчину» без приглашения.

Так, в «Жалованной, несудимой и заповедной (от незваных гостей и ездоков) грамоте» галичского князя Дмитрия Ивановича от 4 апреля 1506 г., в частности, говорится: «…А кто к ним незван в пир приедет, а учнется у них в том пиру какова погибель, и та погибель платити незванному без суда и без исправы» [443].

Подобный документ от 27 апреля 1507 г. предписывает: «А наместников наших московские люди, и волостей раменских люди, и их тиунов и детей боярских люди, и мои великие князья сельчане к тем монастырским людем на пир и на братчину незваны не ходят. А кто к ним придет на пир и на братчину незван и они того вышлют беспенно, а кто у них начнет пити сильно, а учинитца у них тут какова гибель, а тому то платити вдвое без суда и бес правды» [444].

«Жалованная обельно-несудимая грамота» от 3 января 1524 г. гласит: «…к тем их людем тиуни и праветчики и довотчики на пир и на братчины незваны не ездят. А кто к ним на пир и на братчину приедет незван, а учинитца у них в том пиру какова погибель и тому незваному, то платить без суда и без исправы» [445].

Древнейшее упоминание о древнерусских «братчинах» относится к XII в. [446]Полочане в 1159 г. хотели заманить обманом князя Ростислава Глебовича: «И начаша Ростислава звати льстью у братьщину ко светей богородицы к старей на Петров день, да ту имуть и» [447].

Каково же происхождение и значение «братчины»? Взгляд на «братчину» Псковской Судной грамоты как на группу «соседей, объединяющихся между собой с целью организации в складчину общественных пирушек», могущих «рассматривать мелкие дела вроде оскорблений и драк во время пира» [448], представляется крайне упрощенным.

Как полагают, «братчина» зародилась в дохристианское языческое время, о чем говорит архаичность обрядов, связанных с «братчиными» пирами [449], повсеместно распространенными у русских крестьян, а, в особенности на Севере еще в XIX в. [450]На месте предполагаемых языческих «братчин» в ходе археологических раскопок обнаружены деревянные ковши, а также предметы, связанные с языческим культом [451].

Ю. Г. Алексеев полагает, что «братчины» имеют языческое, а следовательно, дофеодальное происхождение [452].

Д. К. Зеленин усматривал корни крестьянских «братчин» в древних языческих обрядах и верованиях. C течением времени древние «братчины» подверглись церковному влиянию [453].

Итак, прослеживается связь древнейших «братчин» с языческим культом (впоследствии христианскими праздниками), а также то обстоятельство, что приготовление хмельного напитка являлось неотъемлемой их частью.

Имеется ли связь между восточнославянской и южнославянской «братчинами»?

«Братчина» известна не только Винодольскому Закону, но и другим южнославянским источникам. Так, Статут острова Крка упоминает «…поштовани мужи кису братя вбращини светога Ивана…» [454].

И. В. Ягич характеризовал «братчину» южных славян как объединение в религиозных целях лиц, не связанных кровным родством [455], полемизируя с Ф. И. Леонтовичем, относившим «братчину» к объединениям кровно-родственным [456]. И. В. Ягич, Ф. И. Леонтович, «открывший» у южных славян «вервь», как доказательство того, что она «не занесена варяжской дружиной, но есть исстаринное общеславянское учреждение» [457], не усматривали связи между южнославянской и древнерусской «братчинами». По И. М. Собестьянскому, южнославянская «братчина» – это религиозное общество, хотя именовались так не только религиозные объединения [458].

Из приведенных И. В. Ягичем сведений о «братчине» у южных славян просматривается связь этого института с трудовой деятельностью, а также близость церковной организации. «Братчины» владели мельницами, виноградниками и т.п. Они носили названия «братчина св. Ивана», «братчина св. Екова» и т.п. [459]Этот религиозный оттенок, как можно полагать, первый признак, позволяющий сблизить, сроднить южно – и восточнославянские «братчины». Так, «братчина» Псковской Судной грамоты не только лишь общественный мир, но важный социальный институт, связанный с соседской территориальной общиной сельчан или уличан, совпадавшей с церковным приходом [460].

Как представляется, общинный характер «братчины» можно считать вторым признаком родства южно – и восточнославянских «братчин». Об общинной сущности братчин писал в XIX в. А. Н. Попов: «Две существенные черты отличают братчины от всяких других пиров: их общинный характер и связь с праздниками. Община имела право свидетельства не только в делах гражданских, но иногда и уголовных, в лице ее излюбленных судей община давала свои пиры, называемые братчины, в них выражала свой характер, как община» [461]. Живучесть «братчин», непрерывность этой традиции, с древнейших времен и вплоть до XIX в., говорит в подтверждение того, что «патриархальная община может существовать при постоянном пребывании ее членов на своих местах, при неподвижности созданных веками отношений» [462].

В раннесредневековой Хорватии «члены общин или “братства” являлись не кем иным, как виланами, свободными членами сельских общин, но не племичами» [463].

У южных славян «братовщинами» назывались и профессиональные, корпоративные организации, развившиеся впоследствии в ремесленные цехи [464]. Возникли подобные объединения довольно рано [465].

Каково же происхождение «братчины»?

Исходя из самого термина «братчина», можно полагать, что данный институт развился из кровнородственной основы. По мнению В. В. Иванова и В. Н. Топорова, термины «братчина», «братство» изначально «…обозначают всех членов коллектива мужского пола в данном поколении. Cуществует ритуализированная форма вступления в такое сообщество, продолжающая традицию мужских классов и других возрастных объединений» [466].

Рассматривая генезис «братчины» как института, коренящегося в эпохе общинного, родового строя, как представляется, следует обратиться к такой форме социальной организации южных славян, как «братства». «Братства» существовали в Черногории еще в XIX в. и представляли собой соединение родов, ведущих начало от одного общего предка [467]. Как отмечает Е. А. Ефремов, «семейные общины, складывающиеся из двух или нескольких семей братьев или иных родственников, представляют, по-видимому, характерный тип складывающейся хорватской задруги как хозяйственной ассоциации нескольких родственных семей» [468].