Святослав Смирнов - Государство Селевка I. Политика, экономика, общество

А. Мель подчеркивает, что такое «господствующее общество» не обладало правом наследования занимаемых должностей, которое существовало при Ахеменидах. Таким образом, само «господствующее общество» не является ни общественным слоем, ни сословием [525]. Данное утверждение требует пояснений. Наследственной придворной аристократии в государстве Селевка не существовало только потому, что она находилась в процессе формирования, и лишь ко II в. до н. э. она, как кажется, приобретает черты наследственности. К тому же постоянный приток колонистов в III в. до н. э., обеспеченный политикой Селевкидов, постоянно пополнял царское окружение новыми кадрами. Безусловно, все приближенные Селевка интересовали царя не столько своим происхождением, сколько уменьем и стараньем, которым они могли ему послужить [526], как, например, «друзья», среди которых был Комбаб (Luc. De Syr . 19–27), по происхождению не грек и не иранец, а сириец. По всей видимости, Комбаб или тот реальный исторический персонаж, который стал прототипом для Комбаба, был выходцем из какого-нибудь знатного сирийского рода. Привлечение такого человека на царскую службу, возможно, является единичным примером повсеместной политики Селевка и других эллинистических правителей по интеграции локальной аристократии в правящие круги нового общества. В данном примере же проявляется, скорее всего, личная заинтересованность царя Селевка в установлении дружественных отношений именно с сирийской аристократией в целях безопасности и благополучия существования Тетраполиса [527]. Возможно, по этим же причинам в круг «друзей» царя были введены Ларих, сын Лаомедонта, сатрапа Сирии после 323 г. до н. э., или Демодам, сын Аристида, знатный уроженец Милета. Необходимость управления местным населением, по всей видимости, через союз с элитами, понимали и некоторые древние авторы (Diod. XIX. 48. 1) [528].

Итак, неизбежно мы пришли к вопросу об этническом составе «господствующего общества». А. Мель делит «господствующее общество» у Селевкидов на три социо-культурных групп: 1. греки — переселенцы из Балканской Греции, 2. греки и македоняне, которые уже обосновались в новых эллинистических царствах, 3. негреки, разнородные по своему составу [529]. И если первые две группы прекрасно вписываются в уже приведенную формулу: «господствующее общество» = царь + «друзья» и придворные, то третья категория открывает перспективы другой проблемы, а именно, интеграции локальных элит в «господствующее общество».

Но прежде сделаем несколько замечаний. Персидские цари четко представляли линию политической преемственности, называя себя Ахеменидами ( Haxāmanisiya ). Понятие xsaga у Ахеменидов не было абстрактным, но определяло конкретное государство [530]. В персидской империи, впрочем, не было внутригосударственного единства. Страну населяло множество народов и народностей, подчиненных Великому Царю. В надписях персидские цари не раз называли себя arya или arya chiga , т. е. «ариец» или «арийского корня». Исходя из этого, можно было бы выдвинуть предположение, что иранское население занимало особое место среди других народов. Но между иранскими народами империи никогда не было единства. П. Бриант предложил понимать эти титулы с точки зрения власти царя над самым многочисленным народом государства, т. е. персидский владыка является господином иранцев, противопоставляя их, правда не так часто, неиранцам [531]. Власть персидского царя была строго национальной [532]. Собственное гражданское состояние Ахемениды (например, Дарий I) различали по нескольким категориям: по семье (сын Гистаспа), по царскому роду (Ахеменид), по национальности (перс) и по более широкой этнической категории (ариец). Однако предполагать, что в Персии существовало какое-то иранское политическое единство или хотя бы персо-мидийская общность, не приходится [533]. В виду этого в империи Ахеменидов сложилась четко выраженная наследственная управленческая аристократия.

Политика Александра и его ближайших преемников заключалась в привлечении местных элит к управлению страной. Несмотря на то, что верховная власть была сосредоточена в руках македонян, многие ключевые посты в державе Александра занимали все же иранцы. Г. Бенгтсон относил «проникновение туземных элит в правящее сословие» только к концу III в. до н. э. [534]Безусловно, к этому периоду негреческий элемент в высших государственных структурах был представлен уже достаточно широко, а в период правления Селевка негреков, занимающих крупные посты мы встречаем довольно редко. Тем не менее можно предположить, что процесс интеграции туземных элит в «господствующее общество» начался с момента появления государства. Диадохи также проводили политику вовлечения локальных элит (прежде всего иранцев) в политическое пространство новых государств. Одной из сторон этой политики была интеграция земельных владений крупных иранских семей в полисное пространство. Например, известен случай, представленный в надписи из Амизона (320 г.), где некто Багадат и его сын Ариарамн получают гражданские права, по всей видимости, за присоединение своей земли к городу [535]. Исследование судьбы иранских общин Малой Азии после македонского завоевания, проведенное П. Брианом, показывает, что эти коллективы продолжали существовать еще довольно долго (весь эллинистический и римский периоды), сохраняя собственные этно-культурные традиции. При том, если Малая Азия было достаточно хорошо колонизирована в эллинистическо-римское время, то какое влияние имели иранские кланы в регионах, где греческая колонизация была более слабой, например, в Мидии, Персиде или Бактрии?

Несмотря на то, что Селевк, безусловно, воспринимал себя и свою власть как македонскую, уже его сын — Антиох, подчеркивал свою двойственную этничность. По мнению П. Бриана «неоспоримая забота Селевкида отождествлять себя с вавилонским царством идет наравне с желанием называть себя македонянином» [536]. Дж. Ма считает, что, несмотря на иранское происхождение матери, Антиох продолжал следовать македонской традиции определять свою этническую принадлежность по отцу [537]. Этническая пестрота государства Селевка привела к определенному типу взаимоотношений с местными негреческими элитами, согласно которому законность власти царя Селевка должна была соответствовать местной традиции легитимизации власти. Дж. Ма называет эти отношения « ethno-power games » [538]. Центральная власть как бы соблюдает правила игры, выдвигаемые местной политической традицией. Именно на этом строятся и все взаимоотношения между политическим центром политической периферией государства Селевка. Такие отношения Селевк унаследовал от Ахеменидов. В связи с тем, что Ахемениды использовали исторически сложившиеся политические институты каждого региона, П. Бриан предлагает даже различать локальную власть и государственный (ахеменидский) контроль [539].