Генрих Шлиман - Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Про эти два обстоятельства я обещал сказать тебе. Но вот подвернулось еще и третье, и думаю, не следует обходить это молчанием. Этот самый Пегасий зашел вместе со мной в храм Ахиллеса и показал мне его вполне сохранившийся гроб, в то время как я был осведомлен, что он был им разбит на куски. Но он даже приближался к нему с великим благоговением, и я это видел собственными глазами. Я слышал от тех людей, что сегодня являются его врагами, что он возносит с молитвою жертвы Гелиосу и почитает его втайне. Неужели же ты не примешь этого моего свидетельства, даже если бы я был частным лицом? Но об отношении каждого из людей к богам кто может дать достовернейшее свидетельство, нежели сами боги? Мог ли я назначить Пегасия жрецом, если бы имел некое свидетельство его неблагочестия относительно богов? И если в те, прошедшие времена, потому ли, что он стремился к могуществу, или для того, как он часто говорил мне, чтобы спасти храмы богов, он облачился в те одежды и только притворялся нечестивым до той степени, до какой обязывал его сан, – а ведь и в самом деле ясно, что он не нанес ущерба ни одному храму, разве что немногим камням, как предлог, чтобы спасти остальное, – так что же, если мы примем это в расчет, то разве будем поносить его за его поступки, как это делает Афобий и о чем молятся все галилеяне, то есть чтобы увидеть его пострадавшим? И если тебе не безразличны мои желания, ты воздашь честь не только ему, но и всем обратившимся, чтобы они с большей готовностью слушали меня, когда я призываю их к добрым делам, и чтобы остальные имели меньше причин для веселья. Но если мы отвергнем тех, что приходят к нам по своей доброй воле, то никто не будет готов услышать нас, когда мы призовем их» [900].

Мы ничего не знаем о дальнейшей истории Нового Илиона, однако, поскольку последние монеты, которые я обнаружил здесь, принадлежат Констанцию II, не может быть сомнений, что с преобладанием христианства, разрушением его храмов и, следовательно, прекращением паломничеств к его святыням город пришел в упадок. Мейер [901], однако, сообщает, при Константине Багрянородном (911–959 н. э.) [902]большинство городов Троады упоминаются в качестве епископств: Адрамиттий, Асс, Гаргара, Антандр, Александрия-Троада, Илион, Дардан, Абидос, Лампсак; Парий даже был резиденцией архиепископа. Однако поскольку на месте самого Илиона нет никаких византийских черепков или руин, то епископство Илиона, возможно, находилось в каком-то другом месте.

Проблема реального местоположения гомеровского Илиона была забыта в Средние века и не привлекала никакого внимания после Возрождения. Немногие путешественники, которые посещали Троаду начиная с XVI века, или считали руинами гомеровского Илиона Александрию-Троаду [903], или же ограничивали свои изыскания весьма поверхностным осмотром долины Трои или же только ее берега [904].

В 1785 и 1786 году Троаду посетил Лешевалье [905], которому в его исследованиях помогал архитектор Каза и покровительствовал граф Шуазель-Гуффье [906*], тогда французский посланник в Константинополе. В то время наука археология только зарождалась. Египтология еще не существовала; города Ассирии еще не были открыты; доисторические древности были все еще неизвестны; о раскопках в научных целях еще и не слыхивали; исследование санскрита еще не началось; наука сравнительного языкознания еще не была создана; сама филология все еще ограничивалась бессистемной игрой с латинскими словами, от которых, как считалось, происходили все языки; исключением были те, кто предпочитал носиться с идеей о том, что первоначальным языком всей человеческой расы был иврит; и никто не имел никакого представления о происхождении нашей расы с горных вершин над Индией, которые действительно были все еще почти terra incognita. Поскольку еще не было археологов, не было и археологической критики. Итак, когда Лешевалье совершил свое романтическое паломничество [907]в Илион и интуитивно, даже не касаясь земли своей лопатой, понял, как бы по божественному вдохновению – точно как говорит Вергилий [908]:

что Пергам Приама находился на холме на краю высот Бали-Дага, что город простирался над вершинами вниз до деревни Бунарбаши, которая отмечает местоположение Скейских ворот, и что сорок холодных источников у подножия деревни являются двумя истоками Скамандра, из которых один он описал как теплый, из которого исходят тучи пара, чтобы это согласовалось с указаниями Гомера [909]; – и далее, когда он утверждал, что речушка Бунарбаши-Су, которую образуют эти сорок источников, являлась Скамандром ( arentem Xanthi cognomine rivum), и сделал эту речку на своей карте долины Трои почти столь же большой, как настоящий Скамандр, который он назвал Симоентом, объявив, что Думбрек-Су (Симоент) является Фимбрием; – когда, наконец, чтобы в совершенстве согласовать свою систему с указаниями «Илиады», он изобразил, что его «Скамандр» соединяется с его «Симоентом» в Кум-Кее и впадает в Геллеспонт вблизи мыса Ретий [910]; – его теории были приняты почти единодушно, и его воображаемые отождествления произвели в научном мире гораздо большую сенсацию, чем любое реальное открытие в последующие времена.

Теории Лешевалье нашли особенно горячего защитника в лице графа Шуазель-Гуффье [911], французского посланника в Константинополе, на службе у которого он был; тот лично посетил долину Трои и подтвердил все его открытия. Шуазель-Гуффье утверждает, что истоки Скамандра у Бунарбаши находятся все еще в том же самом положении, как они и были во времена Гомера [912]; что один из них теплый, а другой – холодный [913]; что деревня Бунарбаши расположена на холме Батиея [914]; что Скейские ворота находятся немного выше Бунарбаши, на верхней части этого холма; что Эриней можно легко разглядеть [915]; что место, где находилась Троя, покрыто древними руинами и что здесь можно увидеть следы древнего поселения [916]; и, наконец, что курган Ужек-Тепе является могилой Эсиета [917]. Шуазель-Гуффье признает (вместе с Лешевалье), что древний Скамандр впадал в Геллеспонт у подножия мыса Ретий, поскольку он также изображает это на своей карте [918]; это последнее, как кажется, – единственная правильная точка зрения из тех, которых придерживались эти два путешественника.

Теория Лешевалье и Шуазель-Гуффье, согласно которой древняя Троя была расположена на высотах Бунарбаши, нашла в конце прошлого века ожесточенного противника в лице Джейкоба Брайанта [919], который объявил, что Троянская война – это вообще миф, но при этом утверждал, что Гомер имел в виду вполне конкретное место, на котором и разворачивалась его трагедия: и этот театр Троянской войны он располагал у мыса Лект и города Гамаксита.