Киэда М. - Грамматика японского языка

Ashihikino yamadori no o no shidario no nagaki nagayo o hitori kamonemu

Основное содержание стихотворения выражено в последних двух строчках: 'долгую, долгую ночь (я) один просплю?'. К сложному слову nagayo 'долгая ночь', помимо тавтологического интенсифицирующего определения nagaki 'долгая', определением служат первые три строки, из которых вторая и третья значат 'свешивающийся хвост фазана', а первая - makura kotoba к слову yama 'гора', входящему в слово yamadori 'фазан'. Словарь " Genkai " поясняет, что ashihiki произошло от oishigeki 'густо-заросший', почему и прилагается к слову yama 'гора' (так как в Японии горы обычно покрыты лесом, и само слово yama употребляется в значении 'лес'). Это пример такого makura kotoba , в котором реальная смысловая связь с определяемым отсутствует, во-первых, из-за непонятности самого определения ( ashihiki по написанию состоит из ashi 'нога' и hiki , от глагола hiku 'тянуть'), во-вторых, оттого, что оно относится не к определяемому в целом, т.е. к yamadori 'фазан' (букв. 'горная птица'), а к части его - yama . Joshi же в целом передает параллельный образ: свешивающийся хвост фазана, длинный, как долгая ночь.

Большинство слов, являвшихся в древней поэзии makura kotoba , как, напрймер, hisakatano 'вечно-прочный' к слову ama 'небо' или hikari 'блеск', amasakaru 'далекий, как небо' к слову hina 'деревня', встречается только в этой поэзии и только в этой роли; значение же их нередко позабылось уже несколько сот лет назад и служит предметом специальных исследования (так, например, ashihikino , как указано выше, традиционно пишется [], что делает его значение непонятным, а вышеприведенное объяснение его значения в словаре " Genkai " - одно из предположительных толкований). Характерно, что такие серьезные толковые словари, как " Kōjirin " д-ра Kanazawa (1931) и " Kōjien " д-ра Shinmura (1955), обычно не раскрывают их значения, а только дают помету: " makura kotoba " к таким-то словам. По-видимому, забвение самостоятельного значения makura kotoba и привело к тому, что некоторые рассматривают их как междометия, против чего автор и возражает.

[3]

Первоначальное значение слова anata - 'та сторона, там', слова dono 'покои, дворец' (жилище высокопоставленного лица), слова sama - 'вид, облик'; anata превратилось в вежливое местоимение второго лица, dono и sama - вежливые суффиксы к личным именам.

Первым, кто выдвинул положение о так называемом общем подлежащем ( sōshugo ) <1>, был Kusano Kiyouji .

Подобно тому, как глагол и предикативное прилагательное могут иметь свое подлежащее, так и целое предложение, в составе которого уже есть подлежащее и сказуемое, может иметь еще одно подлежащее, например:

Zō wa karada dainari (п.я.) букв. 'Слон тело большое',

Kuma wa chikara tsuyoshi (п.я.) букв. 'Медведь сила крепка'.

В этих предложениях слова zō 'слон', kuma 'медведь' служат подлежащим при предложениях karada dainari, chikara tsuyoshi . Если изъять их из предложений, то оставшаяся часть, хотя и сохранит полностью грамматическую форму предложения, но будет недостаточной со стороны смысла. Следовательно, только при наличии этих слов, т.е. главной части высказывания, будет обеспечена законченность смысла предложения. Сходным явлением можно считать и случаи превращения отдельных предложений в прилагательные, которые в практической речи требуют подлежащего, хотя сами возникли из подлежащего и сказуемого, Например: urayamashii 'завидно' из ura 'душа', yamashi 'болит', tegatashi 'твердый, надежный' из te 'характер', gatashi 'тверд' и др. Если естественным является, что в предложении fuki urayamashi 'богатство и знатность завидны' при прилагательном urayamashi имеется подлежащее fuki , то вряд ли можно считать странным, что при karada dainari, chikara tsuyoshi слова zō и kuma рассматриваются как подлежащие. Такого рода вторичное подлежащее именуется общим подлежащим ( sōshu ).

Однако не следует ни в коем случае смешивать общее подлежащее с дополнением.

Если после общего подлежащего употребить служебное слово ni , предложение примет иной характер:

Kuma ni wa chikara tsuyoshi (п. я.) 'У медведя сила крепка'.

десь слово chikara 'сила' становится подлинным подлежащим, а kuma занимает позицию дополнения. Поэтому может показаться, что когда они стоят в позиции общего подлежащего, это объясняется эллипсисом служебного слова, такого, например, как ni . Однако это - ошибочное представление, поскольку в действительности существуют не только примеры, в которых совершенно правильно не употреблено ni , но и примеры, в которых употребление ni вызывает изменение смысла всего предложения, ввиду чего вводить в предложение ni не следует. В предложении

Shina wa jinkō ōshi (п.я.) 'Китай многонаселен' (букв. 'Китай население многочисленно')

главным словом является слово 'Китай', а в предложения Shina ni wa jinkō ōshi 'В Китае население велико' главным словом является 'население'. Отождествлять эти два предложения нельзя. Поэтому и в первом предложении нельзя видеть эллипсис служебного слова, и таким образом общее подлежащее ни в коем случае не следует смешивать с дополнением.

С другой стороны, общее подлежащее нельзя отождествлять с обычным подлежащим:

Sake wa gai ari (п.я) 'Водка вредна' (букв. 'Водка вред есть').

Слово sake 'водка', а также Shina 'Китай' в приведенном несколько выше примере интуитивно ощущаются как сходные с общим подлежащим всего предложения в целом. Однако необходимо принять во внимание, что, во-первых, при сказуемом ari и ōshi существуют свои подлинные грамматические подлежащие gai 'вред' и jinkō 'население' и, во-вторых, если сказать только sake wa ari 'водка есть' и Shina wa ōshi (непереводимо), то значение резко изменится. Из этого ясно, что sake и Shina не могут рассматриваться как подлежащие при тех сказумых, к которым относятся слова gai и jinkō . Отсюда становится ясной и целесообразность введения особого термина "общее подлежащее" для отличия его от обычного подлежащего.

"Как явствует из сказанного выше, общее подлежащее, по участию в формировании японского предложения, наряду с обычным подлежащим и дополнением, выполняет свою особую задачу и является категорией большой грамматической важности. И не странно ли, что ученые до сих пор не обмолвились о нем ни словом. Вероятно, ученые старого склада, на практике признавая указанное построение предложения, не сумели построить теорию из-за свойственного им небрежного отношения к примерам, а грамматисты западного толка, не умея выйти за рамки близких их душе западных грамматик, либо ошибочно принимали общее подлежащее за дополнение, либо смешивали его с обычным подлежащим. Мало того, простительным было бы, если бы дело ограничилось ошибочной трактовкой, но дело доходит до того, что предложение