Юлия Щербинина - Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры

Тут выявляется внешне незаметная, но на самом деле очень тесная взаимосвязь логики и этики. Содержательные изъяны речи неизбежно сказываются на её нравственной составляющей. Нарушение принципов иерархии и системности коммуникации приводит к искажению моральных императивов. Фактическая ошибка становится этической ошибкой.

Для эхо-текста тождественны, неразличимы Рембо и Рэмбо, гонорея и Гонория, Гоголь и Google, калоеды и краеведы… И дело не только в огрехах, ошибках, опечатках.

Здесь любое высказывание принудительно форматируется по единым стандартам – содержательным, логическим, этическим. Надёрганная из разных, притом часто случайных и недостоверных источников информация похожа на порезанную и вновь склеенную в хаотическом порядке ленту ДНК. В терминах биологии эхо-текст – это продукт генной мутации речи. Притом такой мутации, которая ведёт не к обновлению и совершенству, а к деградации.

«Оно отзывалось на крик, человеческий крик», – пел про эхо Владимир Высоцкий. Четвёртая особенность эхо-текста – экспрессивность вместо информативности. Здесь проявляется его физический аналог: чем громче исходящий звук – тем отчётливее эхо. Значит, чтобы быть «услышанным», надо просто сильнее «крикнуть», то есть выразительно оформить высказывание, сымитировать лексическое разнообразие и стилевую яркость речи. Для этого чаще всего применяются две стратегии: «глянцовка» и «развлекуха».

В первом случае в эхо-тексты проникают словесная претенциозность, избыточная метафоричность, вычурная образность. Рецензент играет в писателя. Показательный пример – массовое подражание формату журнала «Афиша». Желая походить на известного критика Льва Данилкина, рецензенты упражняются в словесной эквилибристике. Старательно, как в прописях, выводят в собственных сочинениях виньетки вроде хирургическая операция на массовом сознании) слова, ведущие друг друга за руки; исцеляющая боль; эманация совершенства…

В ход идут замысловатые метафоры, экзотические эпитеты, странные сравнения, нарочитые повторы.

Лёгкая, как дымок «Герцеговины Флор», история отроческой страсти в интерпретации Аствацатурова непоправимо заплыла словесным салом и превратилась в роман нравоучительный и чинный, отменно длинный, длинный, длинный…

Все свои новорождённые книги Бенигсен находил в чужой капусте, причём на совершенно разных огородах: от классика Тынянова до современника Пьецуха…

Очень часто маскировка бессмыслицы словесным украшательством приводит к банальным речевым ошибкам и невозможности понимания написанного. Рядовому читателю бывает даже не понятна общая позиция критика: ругает он книгу или хвалит?

Под занавес, вопреки ожиданиям многочисленных персонажей (и плохо знающих эстетику Слаповского читателей), никакого взрыва не случается. Напротив, два случившихся чуда – самое обыкновенное и мнимо нарушающее природные законы – не взвинчивают сюжет, но споспешествуют его и без того назревшей аннигиляции (о романе Алексея Слаповского «Поход на Кремль»).

Несмотря на толщину и огромное количество разнохарактерных персонажей, в ней трудно разглядеть паутинные стяжки, которые оплетают романное действо (о книге Алексея Иванова «Ёбург»).

Это симпатичный и по-своему трогательный извод экзистенциальной линии, который, тем не менее, ограничиваясь частностями, в них и тонет по причине нерешительной мечтательности как автора, так и его героев: впрочем, похоже, так и было задумано (о романе Глеба Шульпякова «Музей имени Данте»).

Подлинной духовной скрепой вклинилось в список номинантов «Нацбеста» это исконно народное, патриотическое, прорастающее корнями в традицию произведение (о книге Константина Арбенина «Иван, Кощеев сын»).

Окромя приватного волнения писатель подаёт пример из жизненных заметок, встречаемых в обыденном антураже общественного транспорта. Уж где, если не там, удачней можно наблюдать за поступательным развитием литературного наследия читающей страны (о романе Михаила Липскерова «Мясо снегиря»).

Глупость болезненно притягательна, и цитировать её можно до бесконечности. Как известная история с рожающей гиеной: и смотреть противно, и оторваться невозможно.

В большинстве случаев речевые виньетки лишены не только смысла, но даже какой-либо цели, зато очень похожи на известные в практике рекламы эхо-фразы (англ. tag line). Эхо-фраза не характеризует товар или услугу, а лишь привлекает к ним внимание словесными повторами, варьированием одних и тех же мотивов. В качестве развёрнутого примера – фрагменты ещё одной рецензии на тот же роман «Теллурия».

П. Брейгель Старший «Операция по удалению камней глупости» (1557)

…Явлены недюжинные стилизаторские таланты;…имеются неотразимые сатирические пассажи;…фонтанирует фантазия;…автор делает невозможное, используя как фундамент былые собственные постройки;…делает всё то, чем занималась во все времена большая литература;…создаёт искусство, а не коммерческий продукт;…слишком сильно удовольствие от первооткрывательства, которое можно посулить любому непредвзятому читателю; дрейфуя от одного острова этого бесконечно изобретательного архипелага к другому, мы испытываем тот самый теллуровый кайф;…первая книга Сорокина, дарующая кроме мало с чем сравнимой радости от прочтения ещё и бесценный катарсис;…каждая глава, каждый абзац, каждый неологизм – словно магический гвоздь, остриё которого проникает прямо в мозг.

Второй способ «громче крикнуть» – развлечение читателя – превращает эхотекст в шоу-текст, драйв-текст, сближая его с глянцевой журналистикой и даже бульварной прессой. Яркий пример – «Тотальный диктант», который из акции планетарного масштаба и высокого гражданского звучания стараниями эхо-журналистов превращается в гибрид парада фриков и телевикторины «Поле чудес». Вот лишь несколько заголовков из разных изданий.

Ростовчане писали «Тотальный диктант» на спор и сидя на полу. В Денвере диктант пишут под квас. Хомяки провели свой тотальный диктант. Константин Мильчин жалуется, что после диктанта у него заболела лодыжка. Сантехник Попов докажет любимой, что он не дурак. Мужчина в голубой футболке хочет ещё раз это услышать.

Здесь обнажается ещё и парадоксальность эхо-текстов: сочетание словесного своеволия и словесной же скованности. Соединение несоединимого (оксюморон) вроде «наглая застенчивость». Эхо-текст оперирует достаточно обширным набором речевых средств, но не может передать значимое и подлинно осмысленное содержание. В терминах физики: эхо-текст «гасит» все входящие и исходящие смыслы, копируя их в противофазе.