Юлия Щербинина - Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры

А вот ещё более показательный пример: выдержки из трёх рецензий на документальную книгу Алексея Иванова «Ёбург».

…Впрок пошло А. Иванову и сотрудничество с А. Парфёновым (телепроект «Хребет России») – он играючи освоил жанр остроумного микро-эссе, посвященного тому или иному «феномену» недавней истории…

…Сотрудничество с Леонидом Парфёновым на проекте «Хребет России» (сериал и книга) не прошло для Алексея Иванова бесследно, и чудятся нотки «Намедни»…

…Сотрудничество с Парфёновым не прошло для Иванова даром, и он пытается проговорить всю книгу нейтральным языком новостной сводки…

Написано как под копирку, не правда ли? Множество подобных статей с одинаковой лёгкостью и равным успехом можно соотнести едва ли не с любым предметом речи. В наиболее показательных образцах эхо-текстов доходит вообще до самоповторов: одинаковые формулировки кочуют из одной рецензии в другую.

Лермонтов, было дело, сокрушался: «Публика не понимает басни, если в конце её не находит морали». Но самого страшного Михаил Юрьевич, слава Богу, неувидел: после него мораль сожрала басню с потрохами. От Лермонтова до Чехова простирается полувековая пустыня слегка беллетризованной и скверным языком написанной публицистики, которую мы отчего-то считаем литературой. Добрый доктор Чехов, какумел, вылечил отечественную словесность от патологического мудрствования. Но рецидивы и по сю пору случаются… (из рецензии на роман Павла Крусанова «Мёртвый язык»).

Полторы сотни лет назад Лермонтов раздражённо морщился: русский читатель не понимает басни, если в конце её нет морали. Самого страшного классик, по счастью, не увидел: мораль сожрала басню с потрохами, и место литературы заняла слегка беллетризованная философия или публицистика. Добрый доктор Чехов, как мог, лечил отечественную словесность от патологического резонёрства, но рецидивы случаются и по сей день… (из рецензии того же критика на роман Алексея Варламова «Мысленный волк»).

Подобно модульной мебели, эхо-тексты комбинаторны: из них можно без заметного ущерба изъять любую фразу, в них можно заменить любую деталь, их можно произвольно перекомпоновать – и, в сущности, ничего не изменится. Это не только отличает эхо-текст от оригинального письма, но и обнажает неспособность его автора к самостоятельному мышлению. Органика мысли замещается механикой знания.

Проведём очередной мысленный эксперимент: процитируем почти полностью текст не то развёрнутого анонса, не то сжатой рецензии (снова непонятно!), изъяв имя автора и название произведения.

Апрель по праву можно считать месяцем триумфа ‹…›. 12 апреля выходит долгожданный роман ‹…›. Тщательно выношенный и любовно выпестованный автором, он ещё до официального выхода признан фактом «большой литературы». Критики в сравнениях замахиваются чуть ли не на «Преступление и наказание» Достоевского. «…» – полифонический многослойный роман, рассказывающий о переломе эпох. ‹…› Мир, кажется, трещит по швам, всё в нём перемешалось. Кто плохой, кто хороший, где истина, и может ли человек выступить против системы, хватит ли сил? Среди этого безумия прорастает одна большая любовь, финал которой, к сожалению, вполне в духе времени.

Перед нами типичный шаблон, в который вместо отточий можно поместить названия произведений Дмитрия Быкова, Александра Терехова, Людмилы Улицкой, Ольги Славниковой и даже всё того же Владимира Сорокина. Если убрать определение «большая литература» и сравнение с Достоевским (очередные штампы!), то сюда же вполне подойдут книги Сергея Лукьяненко, Бориса Акунина, Дмитрия Глуховского и многих других авторов. На самом деле речь идёт о романе Захара Прилепина «Обитель». Но в данном случае это совершенно неважно – показательно только то, как одна и та же информация может быть привязана к совершенно разным литературным именам, событиям, явлениям.

Любопытны ещё два момента. Во-первых, сайт «ReadRate», откуда взят текст, официально позиционируется как «место встречи книг и людей» и как «сервис, который поможет вам найти интересные книги и рассказать о них друзьям». Всё равно что одной даме назначить свидание одновременно нескольким воздыхателям, причём все участники ситуации будут слепоглухими. Вряд ли возможно почерпнуть что-то действительно интересное, информативное, значимое из подобных «презентаций».

Во-вторых, не указан автор приведённого текста. Отсюда факультативное, но достаточно типичное свойство эхо-текста – затруднённость идентификации.

Такие высказывания часто анонимны либо появляются под псевдонимами (гл. 17). Одни изобретатели вымышленных имён имитируют правдоподобие: Аркадий Данилов, Андрей Макаров, Елена Уланова. Другие изощряются в остроумии: Аделаида Метёлкина, Крок Адилов, Милослав Чемоданов, Фёкл Тонкий… Сокрытие либо маскировка имени присущи самой природе эхо-текста, ведь он отображает вторичное содержание. Точно так же нелегко распознать перекликающихся в пещере туристов: отражаемые эхом голоса звучат очень похоже.

Дж. у. Уотерхаус «Эхо и Нарцисс» (1890)

Анонимность и маскарадность не только обезличивают написанное, но и уводят от речевой ответственности. Причём заметим: ответственность возможна только за мысли, но не за знания. А в эхо-текстах живая мысль вытеснена формализованным знанием – механическим набором сведений, бессистемным нагромождением фактов. Современность рукоплещет мастеровитым кроссвордистам и победителям интеллектуальных викторин. Эрудиция стала синонимом компетенции.

Ну а что же читатель? Да на самом-то деле плевать он хотел и на речевую ответственность рецензентов, и на свою собственную. У читателя имеется свой инструмент ориентации в литературе – уже неоднократно упомянутый великий и могучий мастрид. Изобилие книжных рейтингов, тонны топ-листов, кипы списков «the best» и море рекомендательных сервисов.

На том же сайте «ReadRate» есть пошаговая инструкция «Навстречу новой любимой книге», первый пункт которой предписывает: Читайте по звёздам. Посмотрите в «звёздных рейтингах», что читают известные Люди. Возможно, вас заинтересует роман, который рекомендует любимый актёр, режиссёр или писатель? Или модная бизнес-книга, которую советует успешный предприниматель?

Вновь обратим внимание на обилие словесных штампов и на само оформление высказывания: актёр, режиссёр, писатель – любимый, бизнес-книга – модная, предприниматель – успешный, а Люди – с заглавной буквы.