Юлия Щербинина - Время библиоскопов. Современность в зеркале книжной культуры

Пятое свойство эхо-текста – жанровая эклектика.

Очень часто решительно непонятно, что именно мы нынче читаем в прессе: рецензию или аннотацию, эссе или рекомендательную статью, пресс-релиз или новостную заметку. Конечно, можно наплевать на жанры – какая разница? Лишь бы интересно! Да только вся загвоздка в том, что жанр – это определённый набор авторских посланий, речевых стратегий, коммуникативных задач. По сути, жанровая принадлежность текста и есть ответ на вопрос, которым мучают учеников в школе: «Что хотел сказать автор?»

Если в художественной литературе жанровый синтез только приветствуется, то в публичном общении он деградирует в эклектику – механическое смешение разнородных элементов. Размываются представления и о замысле пишущего (для чего?), и о смысле написанного (о чём?). Зато становятся очевидны переоценённость и псевдозначимость «сопроводительных» жанров, в которых чаще всего воплощается эхо-текст: аннотации, пресс-релиза, новостной заметки, презентационной статьи.

Сегодня мало какая книга выходит без предуведомления, а слова на обложке оказываются не менее значимы, чем слова под обложкой. Исходный текст существует в обрамлении эхо-текстов и (в реальной перспективе) подавляется ими. Нынешняя критика – уже не ансамблевое искусство, а искусство ассамбляжа. Чувствуете разницу?

Аксессуары замещают главное второстепенным. Эхо-тексты сливаются в медиашум, информационный гул, в котором множатся как случайные ошибки и добровольные заблуждения, так и намеренная ложь, целенаправленный обман. В мире эхо-текстов культивируются пиратство, графомания, плагиат. Возникают мнимые представления: компиляцию именуют статьёй, перепост принимают за оригинальный текст, выдержки из пресс-релиза выдают за прямую речь, расшифровку записи чужих высказываний представляют как собственное выступление.

Эхо-тексты отливаются в уродливые псевдожанры, которым и названий-то пока не придумали. Условно назовём их псевдорецензия и квазиинтервью. Первая представляет собой имитацию критического отклика ещё до выхода книги, своего рода «репетицию» рецензии. Критик явно не прочитал произведение, но жаждет быть в числе первых, кто о нём выскажется. Сделать это сейчас легче лёгкого: берём анонс или релиз, вставляем парочку реплик из интервью автора или даже его интернет-постов и разбавляем парочкой собственных фраз, притом самых поверхностных и абстрактных.

П. Брейгель Старший «Страна лентяев» (1567)

…Согласно написанному, главный герой прошёл по лезвию ножа. Сохранил почти невидимую черту между гранями. Мало кому удаётся писать одновременно без пафоса, но и без излишней простоты. И вроде читать книги очень легко, но их ни в коем случае нельзя назвать попсой. Главные герои рассуждают о целях, о цене жизней. Мечтают доверять и любить…

Согласитесь: подобные тексты приложимы едва ли не к любому произведению, даже ещё не вышедшему из печати. Внешне псевдорецензия сродни жанру сообщения информационного агентства (т. н. «тасовки»), только вместо знания фактов пишущий предъявляет знание имитационных технологий. Вместо собственных суждений выдаёт чужие формулировки.

С появлением блогов и соцсетей журналисты обленились до крайности. Доходит уже до того, что текст заметки, обзора, рецензии представляет собой механический репост со страницы писателя на «Фейсбуке», а иногда даже скан (!), в котором автоматически копируются списки «френдов», фрагменты предыдущих постов и прочие побочные элементы. Сон разума – родной брат лени.

Не сложнее сварганить и квазиинтервью – имитацию диалога. Достаточно надёргать авторских высказываний на заданную тему из разных источников и подверстать к ним несколько своих вопросов, опять же, самых примитивных и обобщённых. Главное – представить этот коллаж так, чтобы возникала иллюзия ответов на вопросы.

Такой нехитрый фокус можно проделать хоть с ныне живущими, хоть с давно ушедшими. Например, интернет-портал «Русская планета» отметил Год литературы в России игровым проектом «Интервью с классиком»: знаменитым писателям «задавались вопросы», ответы на которые добывались из их произведений, дневников, писем.

Но если классикам уже всё равно, то современные писатели, читая квазиинтервью, выпущенные без их ведома, иной раз испытывают глубочайшее недоумение, а то и шок: как-так, мы ведь ничего подобного не говорили! «Да как же не говорили? – в любой момент может возразить квазиинтервьюер, – вот же…» Далее приводятся реальные источники, из которых набраны подлинные цитаты. Только вот разрешения на их компиляцию и помещение в иной контекст публикатору никто не давал. И это тоже иллюстрация к вопросу о связи логики с этикой.

Причём очень показательно: здесь возникает иллюзия возможности присвоить чужой текст, совершив с ним какие-то механические, формальные действия, – просто скопировать, извлечь отдельные фрагменты, переставить слова, перекодировать в другую форму. Авторизация отождествляется с манипуляцией.

Стереотипность, повторяемость, эклектичность превращают эхо-тексты в словесные клоны, делают их ужасающе похожими, неотличимыми друг от друга. Порой возникает ощущение, будто пишущие на одну тему или об одном событии получили «рыбу», типовую заготовку, в которую требуется лишь вставлять нужные фамилии, названия, факты. У нынешней критики едва ли не все дни – «рыбные». Отсюда шестой признак Эхо-текста – взаимозаменяемость элементов.

За примерами вновь обратимся к сорокинской «Теллурии» и процитируем фрагменты трёх рецензий.

…Где-то завалялся не до конца растаявший кусочек «Метели», где-то попался на глаза листок отрывного календаря с «Днём опричника», где-то мыши не успели до конца изгрызть «Сахарный кремль», где-то была обнаружена берцовая кость «Моноклона».

…На сектантском Льду Тунгусского метеорита, на белоснежных кирпичах Сахарного Кремля, на развалинах Великой Русской Стены, на вечной мерзлоте «Метели», на энергетическом поле «Мишени» он возводит воздушный замок Теллурии, сияющего мира будущего.

…Отдельные рассказы, в «Норме» склеенные подсохшим представлением о «нормальности», в «Сахарном Кремле» слипшиеся от тоталитарного сиропа, в «Теллурии» держатся на гвоздях.

Читаешь один такой текст, второй, третий – и складывается впечатление, будто вся литературная критика о Сорокине как коллективное занятие по творческому письму (англ. creative writing), на котором ученики выполняют общее задание: продемонстрировать использование одной и той же нарративной техники.