Эмили Ван Баскирк - Проза Лидии Гинзбург

Weininger О. Р. 75–81.

Там же. Р. 57–65.

См.: Greenway J. It’s What You Do with It That Counts: Interpretations of Otto Weininger // Sexology in Culture: Labelling Bodies and Desires / Ed. L. Bland and L. Doan. Cambridge, UK: Polity Press, 1998. Р. 31, 33. В примечании к своим размышлениям о морали и плодовитости Вейнингер (Р. 311, 424) упоминает книгу Льва Толстого «О половом вопросе» («Uber die sexuelle Frage». Leipzig, 1901), а рассматривая проституцию, упоминает роман «Воскресение» (Р. 203; в рус. изд. – с. 433). В эссе 1910 года «О безумии» Толстой обвиняет Вейнингера (наряду с Гамсуном, Дарвином, Марксом, Ницше и другими) в том, что они доводят до отчаяния и самоубийства молодых читателей, ищущих смысл жизни ( Толстой Л. О безумии // Толстой Л. Полн. собр. соч. Т. 38. М.: Худож. лит., 1936. С. 395–411; Greenway J. It’s What You Do with It That Counts: Interpretations of Otto Weininger. Р. 27–43).

Бодлер Ш. Исповедь // Бодлер Ш. Цветы зла, перевод Эллиса. – Примеч. пер.

В Парголове в сентябре 1920 года Гинзбург пишет, что ей хотелось бы иметь другое будущее, которое походило бы на жизненный путь Надежды Дуровой: «…знаю, что если бы я была мужчиной (нет лучше не переносит<���ь>ся, потому что при таком „если“ я была бы уже не я) ну просто если женщин принимали, или если можно бы было скрываться – Я не задумываясь ни на минуту пошла бы в мореходное училище. Еще бы лучше в военно-морское. Я знаю что и не боялась бы ни на минуты. Я потому и море люблю, что оно единственное чего я не боюсь. А было ли бы это счастье – не знаю» (ОР РНБ. Ф. 1377. «Дневник I», 46–47). В начале 1923 года Гинзбург жалеет, что она не мужчина, полагая, что, будь она мужчиной, ей удалось бы отомстить Р. за свою неразделенную любовь к ней и за ее кокетство с Виктором. Гинзбург хотелось бы, чтобы в ее внутреннем мире существовали тайные сферы, не столь «прозрачные» для взгляда другой женщины: «О, если бы я была мужчиной, я бы отомстила кому, ей, ему, себе? Ей я не могу желать зла, ему я тоже не желаю зла (между прочим, я все-таки люблю его), для себя я тоже не хочу злого, я хочу чтобы мне стало легче, но в оболочке мужчины я могла бы заявить себе, поднять свою злобу не на нее, не на него, не на себя, а на порядок вещей. У мужчины всегда есть какая-то особая, независимая и недоступная для женщины жизнь, которой боится и к которой ревнует самая надменная женщина самого нечастного влюбленного. Я вспоминаю, как однажды мы шли втроем она С. и я и С. рассказывал об обилии в Од<���ессе> Публичных домов и об отношении к ним властей; она слушала молча, а потом вдруг спросила резко: „а откуда вам известны такие подробности?“ – страх, отвращение, любопытство и ревность, ревность не к измене, а к свободе мужчины есть в таких вопросах. А моя жизнь для нее так понятна и прозрачна. Что у меня есть там какие-то ей недоступные интеллектуальные интересы и занятия… так от этого человек делается только смешнее. Никогда еще книга не казалась мне такой пресной, такой навязанной, таким суррогатом, за неимением лучшего, суррогатом подлинного опыта» (ОР РНБ. Ф. 1377. «Дневник II», 82–83, 2 января 1923 года).

Гинзбург замечает, что природа, а также культура обделили женщину: «…она в своей специфической сфере будучи предназначена даровывать счастье (удовольствие, наслаждение), сама в лишь в малой степени приспособлена получать счастье. Природы и люди как бы по некоему негласному мировому соглашению пренебрегают индивидуальным женским мировосприятием. Начать с природы: менструации, тяготы родов, беременности и кормления, изобильные женские болезни, зачастую мучительность первого, а то и первых половых актов – разве это не оскорбительно» (ОР РНБ. Ф. 1377. «Дневник II», 21).

Малви в знаменитой статье «Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф» пишет о «патриархальном» укладе нарративного кинематографа в свете столь же патриархального психоанализа. В том же духе, что и Гинзбург, но в большей мере акцентируя визуальные эффекты, Малви пишет: «В мире, построенном на половом дисбалансе, удовольствие от рассматривания расщепляется между активным-мужским и пассивным-женским. Конституирующий мужской взгляд проецирует свои фантазии на женскую фигуру, которая в соответствии с ним обретает свою форму. В обычных для себя эксгибиционистских ролях женщины одновременно рассматриваются и демонстрируются, их внешность кодируется для достижения интенсивного визуального и эротического воздействия. Можно сказать, что женские роли коннотируют бытие-под-взглядом ( to-be-looked-at-ness )» ( Малви Л. Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф / Пер. А. Усмановой // Антология гендерной теории. Минск: Пропилеи, 2000. С. 288. Англ. оригинал работы Малви: Visual and Other Pleasures. London: Macmillan Press, 1989).

Mulvey L. Visual Pleasure and Narrative Cinema. Р. 33. Малви продолжает: «Однако в своей одежде трансвестита, взятой поносить, эта Природа неуютно себя чувствует и беспокойно ерзает». С этим, вторым утверждением Гинзбург могла бы поспорить.

Гинзбург продолжает: «Теперь мне остаются только сожаления, что я не схематизировала ее еще больше, еще художественнее и символистичнее; не подчинила всю насквозь, в каждом ее дыхании одному закону» («Дневник II», 35).

Kelly С. A History of Russian Women’s Writing: 1820–1992. Oxford: Clarendon Press, 1994. Р. 172. Эрик Найман ( Naiman Е. Historectomies: On the Metaphysics of Reproduction in a Utopian Age // Sexuality and the Body in Russian Culture / Ed. J. T. Costlow, S. Sandler and J. Vowles. Stanford, CA: Stanford University Press, 1993. Р. 255–276, см. в особенности 262–270) утверждал, что популярность Вейнингера в России объяснялась тем, что тогда в стране уже сложились сходные представления о женщинах. Евгений Берштейн в своей диссертации «Western Models of Sexuality in Russian Modernism» (Р. 111–158) пространно рассматривает влияние Вейнингера в России.

Ольга Матич исследовала подробности этого знаменитого брака, которым одержимо интересовались некоторые символисты в надежде, что Александр Блок, Любовь Дмитриевна Менделеева и Андрей Белый в любовном треугольнике обойдутся без плотской любви, то есть осуществят идеи Владимира Соловьева о высоком духовном союзе и таким образом спровоцируют Апокалипсис. См.: Matich О. The Case of Alexander Blok: Marriage, Genealogy, Degeneration // Erotic Utopia: The Decadent Imagination in Russia’s Fin de Siecle. Madison: University of Wisconsin Press, 2005. Р. 89–125. Неясно, была ли Гинзбург тогда посвящена в факты о семейной жизни Блока, – она могла их знать, но могла и не знать. В декабре 1921 года она пока была отчасти посторонним человеком в литературных кругах. О времени, когда она приехала в Петроград впервые и поселилась там временно, она писала: «У меня в Петрограде не было тогда никаких литературных связей. Я так и не добралась в тот раз до Института истории искусств, но каким-то образом добралась до студии Гумилева. Я приходила туда несколько раз, ни с кем не познакомилась и не произнесла ни одного слова» ( Гинзбург 2002 . С. 21).