Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Мы привыкли, что в уютном детективе обязательно наступает ясность. Но Холмс все свои расследования предпринимает только для того, чтобы упереться в тайну значительно более глубокую – тайну иррациональной человеческой психики. И гениальность Конан Дойла в том, что он никогда не обременяет читателя слишком большим количеством фактов (и это вторая причина, вызывающая страх у читателя), он никогда не выстраивает слишком сложных цепочек. Когда в романе Агаты Кристи на последних страницах Пуаро раскрывает картину преступления, выясняется, что все преступление уместилось в те тридцать секунд, за которые один отвернулся, а другой наливал чай, но этому предшествовала сложнейшая, абсолютно шахматная многоходовка перемещений, передвижений и ложных ходов. У Конан Дойла разгадка оказывается предельно простой – и иррациональной.

Вот человека отхлестали чем-то ужасным на берегу моря. «Его спина была располосована темно-багровыми рубцами, словно его исхлестали плетью из тонкой проволоки» [47] Перевод М. Баранович. . Зачем отхлестали, почему? Врагов нет, причин нет… В полном боли крике можно было разобрать только два слова: «львиная грива». Естественно, это оказывается страшная морская тварь – цианея, медуза, которую, как предполагает Холмс, занесло юго-западным шквалом [48] Вообще-то яд цианеи для человека не смертелен. . Это снимает вопрос о мотиве, это снимает рациональность, это, по сути дела, выход в никуда, в мистику.

Точно так же и «Дьяволова нога» – история о том, как наутро после мирной вечерней партии в вист женщина (со следами, естественно, былой красоты) лежала в кресле мертвая с выражением нечеловеческого ужаса на лице, а два ее брата совершенно непонятно почему впали в безумное демоническое веселье. А что на самом деле было причиной их помешательства, к людям и рациональным мотивам не имело никакого отношения. Это был яд, который выделялся из горящего корня несуществующего растения под названием дьяволова нога.

Для нас принципиально важно в Конан Дойле то, что он и сам был оккультистом, спиритом, человеком, по-викториански глубоко верящим в подспудные и непостижимые силы человеческой природы. Понять более-менее корни этого можно по загадочному роману Конан Дойла «Тайна Клумбера» (1889), где вернувшийся с Востока старый генерал настолько опасается чьей-то мести, что ограждает свой дом огромным забором, запасается продовольствием, никуда не выходит. Естественно, читатель немедленно вспомнит сюжет другого писателя, жившего одновременно с Конан Дойлом.

У прибывшего с Востока англичанина-затворника (что важно: кто еще может прибыть с колоний на Востоке, как не английский полковник?) висит на ковре среди оружия очень странный предмет, и часто в порыве злобы англичанин хватает хлыст и хлещет с остервенением этот предмет. Что же это за предмет? Это человеческая рука! Сухая, с высохшими сухожилиями, черная, с длинными ногтями рука, прикованная цепью к ковру. И когда наивный посетитель-француз спрашивает, что это такое, англичанин отвечает с характерным акцентом: «Это был моя лучший враг», – а прикована рука цепями, «чтобы держать. <���…> Она всегда хочет уходить» [49] Перевод Н. Костовской. . Через некоторое время англичанина находят задушенным, цепь порвана, руки нет, а на горле у него следы от пяти глубоко впившихся когтей. Это Мопассан, рассказ «Рука».

Мы привыкли, что Мопассан – мастер любовной истории. Но Мопассан – прежде всего мастер триллера, отец европейского триллера. Триллеров у Мопассана немного, но они высочайшего класса. Это в первую очередь «Рука трупа» и «Рука» – две версии на одну и ту же тему, это «Коко, коко, холодный коко!» и это, конечно, «Орля» – главная европейская повесть XIX века, которая лучше сделана, чем «Поворот винта» Генри Джеймса, и даже, пожалуй, лучше, чем тургеневская «Клара Милич». Самая страшная, самая иррациональная новелла Мопассана, в которой все получает объяснение, кроме одного – кроме главного, когда герой понимает, что не безумен, а душой его завладел вселившийся в него таинственный дух.

В «Тайне Клумбера» буддийские жрецы овладевают сознанием генерала, и по их внушению он тонет в болоте. Это возмездие за преступление прошлого: во время войны в Афганистане генерал убил высшего адепта буддизма, и ученики поклялись отомстить убийце учителя. Месть их жестока и по-восточному изощренна: возмездие настигает генерала только через сорок лет, но о неизбежности его каждый день напоминает генералу звон астрального колокольчика.

Для Конан Дойла мопассановские корни важнее диккенсовских – это очень важно. В одном из рассказов Мопассана «Кто знает?» (1890) герой видит, как из его дома вещь за вещью уходит вся мебель, видит кресло, «вразвалку выходившее из дома», рояль, скачущий галопом, «словно взбесившийся конь», а когда герой пытается остановить это бегство, «вещи прошли по моему телу, как кавалерийская часть проносится во время атаки по выбитому из седла солдату» [50] Перевод А. Ромма. . Это кошмар, классический страшный сон, который не может иметь никакого объяснения. И Конан Дойл придерживается этой же практики. Именно из-за невозможности объяснения Холмс трижды терпит поражение, как упоминает Ватсон в рассказе «Загадка Торского моста» (1922). Одно из таких незаконченных дел – история джентльмена, который вернулся домой за зонтиком, и никто никогда больше не видел ни его, ни зонтика. Именно этот случай замечательно пародирует Джером Клапка Джером в повести «Трое в лодке, не считая собаки», когда один из героев таинственно пропадает с куском пирога: «“Может быть, ангелы унесли его на небо?” – сказал я. “Они вряд ли взяли бы с собой пирог”, – заметил Джордж» [51] Перевод М. Салье. . Конечно, англичане немного помешаны на своей страсти к тайнам, но тайны всегда каким-то образом раскрываются, а вот тайна джентльмена и зонтика так и осталась нераскрытой, что и подало повод Максу Фраю сделать целый сборник на эту тему (в общем, довольно занудный) [52] См. его книгу «Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойла». .

Сам по себе колорит туманного Лондона и туманных легенд Конан Дойла наводит на мысль о принципиальной непознаваемости человеческой души. Мы можем понять, каким образом вернувшийся из колоний джентльмен изводит двух своих племянниц («Пестрая лента», 1892). Одну из них он успел убить змеей – это великолепное соотношение таинственного свиста, блюдечка с молоком, внезапного удара, пестрой ленты. Вторую, слава богу, Холмс успел спасти. Мы не понимаем другого – почему? Конечно, все упирается в деньги, но так жестоко убить отвратительной змеей двух прелестных девушек!