Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

Кристи вернула женщинам невинность, беззащитность, доброту – и это тоже глубоко религиозный подвиг. Всегда приятнее читать, заранее зная, что мать и жена не может быть убийцей, что женщина, само предназначение которой – давать жизнь, как-то не очень приспособлена к ее отнятию. И именно поэтому, когда мисс Марпл героически расследует убийство, мы понимаем, что в образе мисс Марпл к нам отчасти вернулась женщина матриархата, Великая мать миров, которая отвечает за доброту и гармонию в мире. И хотя мисс Марпл внешне так заурядна и так непритязательна в обычных житейских делах, большое счастье знать, что где-то рядом с нами эта старушка существует. Агата Кристи первой, задолго до акунинской Пелагии, сумела сделать женщину-детектива столь убедительной и привлекательной.

Женщина – носитель нравственной истины, и в этом смысле Агата Кристи принесла в мир существенный элемент обновленного христианства. Ведь и в Библии женщина – носительница высших нравственных начал, именно поэтому Христос защищает грешницу; Библия, особенно, конечно, Евангелие, всегда на стороне поруганной женственности. Это то, что увидел в Библии Пастернак, и то, что видит в ней Агата Кристи. Она старается взять под защиту женщину, поэтому, приступая к разгадке очередной ее головоломки, мы должны учитывать, что «убила не баба». Убил, скорее всего, молодой богатый наследник. Потому что богатство – почти всегда – сильно портит героев Агаты Кристи.

Нельзя не вспомнить восемь главных ее сюжетных схем, после которых очень трудно к детективу что-то добавить. Я много раз их перечислял, и постоянные мои читатели их знают, но тема наша такая, не грех и перечислить.

Первая – это стандартная схема каминного детектива: есть узкий круг подозреваемых, кто-то из них убил, дальше с помощью разных улик Эркюль Пуаро, или мисс Марпл, или какой-нибудь инспектор вычисляет наиболее невиновного с нашей точки зрения и наиболее убедительного подозреваемого. Это то, что Агата Кристи делала в первых семи-восьми романах. Иногда добавляется двойник, сестра-близнец, но в основном это схема короткого, небольшого романа, замкнутого пространства и довольно простого выбора.

К слову, моя дочь, тогда пятнадцатилетняя, интервьюировала Иоанну Хмелевскую, тогда живую, которая приехала в Россию. Сидим в номере: два издателя, Хмелевская, я и переводчица, – и Женька предлагает Хмелевской стандартную детективную схему: вот мы сейчас здесь сидим, а в отеле произошло убийство. Какой бы детектив она из этого сделала? Хмелевская сразу сказала: «Убила переводчица!» Почему?! «Она на три минуты выходила в уборную. Этого вполне достаточно, чтобы подняться и убить. Все остальные сидели здесь и были в поле моего зрения».

Вторая схема: убил садовник (условно, конечно). Сидели семеро, играли во что-то; или сидели четверо, играли в бридж, потому что в бридж всемером не играют. Мимо шел садовник, ненароком подбросил стрихнин, стареющий полковник схватился за горло… То есть убил кто-то, кого изначально не учли. Это, кстати, довольно распространенная схема. У Кристи она отработана до блеска.

Третья: подозреваемые все, и убили все. Это схема «Убийства в “Восточном экспрессе”», самого яркого романа благодаря еще и блистательной экранизации Сидни Люмета. «Дейзи Армстронг» – роковые слова, которые до сих пор вспыхивают в уме каждого читателя, хотя подробностей убийства никто уже не помнит. Помним мы только одно: что Эркюль Пуаро отмазал всех убийц и назначил кого-то одного непойманного. Потому что они совершили акт правосудия. Для Агаты Кристи с ее твердым британским рассудком это справедливо. Когда Эркюль Пуаро в последнем романе о великом сыщике «Занавес» (1975) убивает Стивена Нортона, своего личного Мориарти, мы радуемся: правильно сделал, – и понимаем, почему Пуаро сделал это только перед смертью, – потому что после этого наступит самая естественная и самая неизбежная расплата, которой никто из нас не минет. Ну так пусть уж это будет расплата действительно за что-то. Пусть уж мы хоть какую-нибудь гадину убьем, а потом умрем, и ничего страшного.

Четвертая схема – убийства не было. Или, во всяком случае, убитый хитро имитировал самоубийство или убийство. Эта схема есть еще у Толстого в «Живом трупе».

У Кристи этот мотив можно найти в романе «Убийство в Месопотамии» (1936).

Пятая схема – убил покойник. Это «Десять негритят», роман 1939 года, который Агата Кристи считала самой большой своей художественной удачей, – наверное, потому, что уж очень хорошо удался образ судьи карающего и мощный финальный монолог – письмо в бутылке. И не случайно лучшая картина Станислава Говорухина – я убежден в этом – экранизация «Негритят». «Место встречи изменить нельзя» мы любим главным образом за Высоцкого, а вот «Десять негритят» – безусловный художественный шедевр.

Шестая схема, которая тоже достаточно распространена: убил повествователь. Сейчас очень модно, когда убийца ищет сам себя, как у Уильяма Юртсберга в романе «Падший ангел». Но первым это придумал наш Чехов в «Драме на охоте», а у Агаты Кристи эта схема впервые появляется в «Убийстве Роджера Экройда».

Седьмая схема: убил сыщик. У Кристи это Пуаро в «Занавесе», но гораздо более изящно это сделано в ее пьесе «Мышеловка», которая не сходит со сцен лондонских театров уже почти сто лет.

Есть еще восьмая схема, которую Агата Кристи не разработала и которую вообще разработать невозможно: убил читатель. Но есть и такой детектив, когда герой выходит на авансцену и говорит: «Вы все убили. Убийцы все вы», как в замечательной пьесе Пристли «Инспектор Гулл» (или «Он пришел», как она иногда называется) и великолепной экранизации Александра Прошкина 1979 года.

К этому набору сюжетных схем Россия добавила две свои удивительные разработки, в которых пошла дальше Агаты Кристи. Первую придумал Достоевский. Известно, кто убил, кого убил, где убил и зачем убил, это в первой части романа «Преступление и наказание» все рассказано. А дальше задается вопрос «И что?». Вот такого вопроса в детективе еще не было. «И что теперь?»

Тут-то и выясняется, что самое интересное начинается после того, как Раскольников убил старуху. У Достоевского есть один детективный прием, который сто́ит, пожалуй, всех хитросплетений Агаты Кристи. Помните, Порфирий Петрович, допрашивая Раскольникова неформально и убеждая его явиться с повинной, говорит ему: «Нет, думаю, мне бы хоть черточку! хоть бы самую махочку черточку, только одну, но только такую, чтоб уж этак руками можно взять было, чтоб уж вещь была, а не то что одну эту психологию». Что это за махочка черточка? Вот тут гениальная наглость русской литературы: махочка черточка – это Свидригайлов, который слышал признание Раскольникова. Но в следующей главе эта «махочка черточка» стреляется, поэтому Порфирию не на чем Раскольникова поймать. Это уж полное хамство – чтобы единственный свидетель да застрелился. Только Агата Кристи могла пойти на такое в романе «Немой свидетель» (1937), где единственным свидетелем убийства является пес. Вот это, конечно, грандиозно! Ведь это надо умудриться такое написать! Мало того что роман посвящен любимому псу и верному другу, – Питер его звали, – Агата Кристи совершила еще одно великое, библейское, истинно религиозное деяние: она напомнила нам, что животные не просто братья наши меньшие, но и в случае чего могут свидетельствовать против нас, поэтому следует вести себя прилично даже с ними. Если бы Агате Кристи понадобилось написать роман, в котором главным свидетелем оказалась бы гусеница, клянусь, она бы справилась.